но я знаю, что как только увижу ее в своей постели, оно вернется в полную силу.
Вместо этого я ускользаю в одну из других душевых, расположенных на этаже со всеми гостевыми комнатами. Это трусливо с моей стороны, но я точно знаю, что произойдет, если я вернусь в свою комнату и увижу ее, свернувшуюся калачиком в моих простынях. Мне захочется скользнуть обратно в постель, вдохнуть сонный, теплый аромат ее волос и тела, прижаться к ней своим твердым членом, пока она не раздвинет бедра и не начнет умолять об этом. Это слишком легко представить, и, хотя я знаю, что в реальности все будет не так, это не мешает мне воображать это.
Я не сдамся, твердо говорю я себе, чувствуя, как напрягаюсь, мучительной тренировки все еще недостаточно, чтобы кровь не прилила к члену, как только я начинаю фантазировать о Белле. Но я заставляю себя не обращать на это внимания, используя все оставшееся самообладание. Она будет спать в моей постели большую часть следующей недели. Если я начну позволять себе регулярно дрочить на мысли о ней, это будет слишком скользкий путь, когда она окажется рядом со мной в постели.
Особенно когда я вспоминаю ее вчерашнюю реакцию на мой дразнящий приказ. Я слишком легко могу вспомнить выражение ее глаз, когда я, затаив дыхание, чуть не поцеловал ее той ночью в гостиной. Она тоже что-то чувствует, эта искра не совсем односторонняя, и именно я должен быть ответственным, благородным. Быть человеком, который не воспользуется ею, когда многие другие воспользовались бы.
Даже если иногда мне кажется, что это убьет меня. Даже если я не могу не задаваться вопросом, почему первая женщина, которую я так долго по-настоящему хочу, первая, которую я не только желаю, но и она мне дико нравится, должна быть женщиной, которая полностью закрыта для меня во всех мыслимых смыслах.
Я направляю все эти сдерживаемые эмоции на что-то другое — требую, чтобы Масео встретился со мной сегодня. Я отправляю ему короткое сообщение о том, что нам нужно встретиться, и, садясь завтракать, вижу его ответ, в котором он сообщает мне, что он занят до обеда, но он сможет уделить мне несколько минут сегодня после часа дня.
Ты увидишь меня в любом случае, с горечью думаю я, сжимая челюсть, когда убираю телефон. Мне нужны ответы на вопросы о том, как они позволили, чтобы с ней случились все эти вещи, и поскольку ее отец был частью этого, он может дать мне эти ответы. А если нет…
Я сам пойду к дону, если придется.
— Ты выглядишь глубоко задумавшимся, — замечает Агнес, ставя передо мной тарелку с беконом, тостами и яйцами, а также протеиновый коктейль. — Обдумываешь что-то важное этим утром?
— Просто бизнес. — Я улыбаюсь ей, но она не уходит, и это дает мне понять, что у нее на уме другие вещи. Вероятно, речь идет о том, чтобы расспросить меня о Белле.
— Белла хорошо ладит с Сесилией и Дэнни. — Вот оно. — Жаль, что она не может остаться навсегда. Уверена, что ее отец, будучи таким важным человеком, не захочет, чтобы она работала здесь долго.
— Она будет здесь столько, сколько захочет сама. — Это прозвучало более отрывисто, чем я предполагал, пока я зачерпывал вилкой яичницу, но Агнес не разубедить.
— Неужели? Тогда ты, должно быть, платишь ее отцу изрядные деньги, чтобы успокоить его. Я знаю достаточно, чтобы понять, что такие девушки, как она, не работают ради заработка. Но она, кажется, счастлива, что делает это, что заставляет меня задуматься…
— Лучше не надо. — Я смотрю на Агнес, у которой на лице такое узкое, любопытное выражение, которое говорит мне о том, что она что-то просчитывает, придумывает планы и идеи, которые она намерена довести до конца, сколько бы ни пришлось вмешиваться. — Жизнь Беллы дома — ее личное дело. Пока она здесь, и это все, что имеет значение. — Невероятно лицемерные слова, если учесть, что я собираюсь вмешаться в дела Беллы сегодня днем, когда буду разговаривать с Масео. Но я знаю, как Агнес вмешивается в дела Беллы, и это тот вид вмешательства, который только усложнит мои сложные чувства к Белле.
— Как скажешь. — Агнес ставит мою чашку с кофе, ее рот складывается в хитрую линию, которая говорит мне, что она не собирается так просто сдаваться. Она явно считает, что между мной и Беллой есть что-то большее, и в этом она права. Но она также явно считает, что это нечто большее, чем просто искра желания, которую нужно утолить, и в этом она ошибается.
Белле нужно больше, чем я могу ей дать. А я должен быть лучшим мужчиной, чем если бы поддался этим чувствам.
Мне трудно сосредоточиться, когда я выхожу из дома. Я занимаюсь рутинными делами столько, сколько могу, копаюсь в бумагах и электронных таблицах, просматриваю планы на следующий год — все, что не требует от меня слишком много умственных способностей. В полдень я собираю вещи и уезжаю, заезжая в одну из моих любимых бутербродных точек, чтобы перекусить чем-нибудь на обед, прежде чем отправиться в резиденцию Д'Амелио.
Я не возвращался сюда с тех пор, как забрал Беллу на тот ужин. Да и не было необходимости. В тот день мы с Масео уладили большую часть наших дел на обозримое будущее. С тех пор все дела решались по электронной почте. Возвращение в дом вызывает острые, тягучие воспоминания о первом дне знакомства с Беллой, о том резком столкновении, когда она врезалась мне в грудь, о том, какой мягкой она казалась в тот момент, прежде чем вырваться из моих рук, даже под слоями одежды. Воспоминания о ее широких, полных слез глазах, о ее паническом выражении лица и о том, как с того самого первого момента я почувствовал настоятельную необходимость отстранить ее и защитить, как рыцарь, спасающий принцессу. Таким мужчиной я никогда не был.
Мне всегда нравились независимые, даже властные женщины. Женщины с острым языком и более острым мнением, которые противостояли мне и моей сильной личности, которых не пугало то, чем я зарабатывал на жизнь, и не заставляло трусить. Делайла была именно такой женщиной, которая сражалась и любила с одинаковым ожесточением, у которой была своя жизнь до того, как она полюбила меня, и она сохранила ее настолько, насколько смогла. Они с Беллой настолько далеки друг от друга по типу женщин, что могли бы быть жителями двух разных планет — сила Беллы более тихая,
