жуть.
— А нравишься ты мне. Убивать жалко будет, — наконец говорит старик со вздохом.
— Так ты и не убивай, — живо предлагаю я. — Может, мы с тобой как-нибудь договоримся…
— Может, и договоримся, — неожиданно пищит Убогий. — Если, конечно, старичка уважишь.
— Как же мне тебя уважить? — спрашиваю деловито. — Денег дать? Так это можно.
В эту минуту я готов пообещать ему всю наличность французского казначейства. Но Убогий лишь машет рукой-лопатой.
— Деньги у меня есть, — говорит он пренебрежительно. — Ты лучше старичку приятное сделай.
— Приятное? Это что же?
— Ну, что, что… То самое!
И Убогий в простых словах объясняет, чем я ему могу потрафить.
— Ты шутишь, — выдыхаю ошеломлённо, едва в сознание проникает смысл его слов.
Убогий ощеривается.
— Отродясь шутником не был, — каркает он. — И ничего страшного нет. У нас тут этим не удивишь.
У них в Сите, может, и не удивишь. Но я-то нормальный человек, и сейчас я парализован нахлынувшим омерзением пополам с бессильным гневом, — вот-вот вывернет наизнанку.
Не дождавшись ответа, Убогий продолжает:
— Чего боишься? Ты меня ублажишь, а я тебя отпущу. Как бог свят, отпущу. Зачем мне лишний грех на душу брать? А с твоим ненавистником уж как-нибудь объяснюсь. — Ковыляет в угол и поднимает с пола давешний молоток. — Вот, видишь? Сразу и раскую, как только…
Стоп! Это уже интересно…
— Так не пойдёт, — говорю голосом, дрожащим от ярости (надеюсь, со стороны кажется, что от страха и волнения). — Ты сначала раскуй, а потом уж и всё остальное. Почём я знаю? Может, ты своё получишь и ничего не сделаешь. Беззащитного человека надуть легко.
Но карлик делает непристойный жест.
— Ты ещё поторгуйся, твою мать!.. — Грозит молотком. В маленьких, глубоко посаженных глазах разгорается безумие. — Сказано же: сначала ты мне, потом я тебе. И нечего тут сомневаться. Старичок честный, в Сите любой подтвердит.
Никну головой.
— Ну, будь по-твоему, — бормочу еле слышно. — Только ты уж не обмани. Дома жена, дети малые — пропадут без меня…
Нет у меня ни жены, ни детей. Но надо же что-то сказать, как бы сдаваясь на милость победителя. И лучше всего жалостливое.
— Не обману, — возбуждённо хрипит Убогий и бросает молоток. Делает ко мне шаг, другой… И вот когда он приближается настолько, что вонь гнилозубого рта достигает моего носа, расчётливо наношу удар в горло. Гнев, ярость, омерзение, жажда жить — всё слилось в этом ударе, сообщив ему невероятную силу. Он должен сломать кадык и стать смертельным.
Но оказывается, что карлик невероятно силён и живуч. Правда, от удара падает, но тут же поднимается на ноги. И не похоже, чтобы он сильно пострадал.
— Ах ты, сука рваная! Старичка решил обидеть? — сипит, хватаясь за горло.
— Убью, мразь! — кричу в ответ, захлёбываясь ненавистью.
Убогий поднимает с пола молоток и с перекошенным лицом кидается на меня. Замахивается с явным намерением проломить голову. А я, увы, ограничен в движении — левая нога закована, и отступать некуда.
Мне удаётся перехватить руку с молотком. Пытаюсь её выкрутить, но не тут-то было: та рука словно железная. Тогда поступаю по-другому. Сделав из указательного и безымянного пальцев левой руки некое подобие двузубой вилки, резко тычу Убогому в глаза. Камеру мгновенно оглашает душераздирающий крик. Больно старичку…
Мгновенно ослепнув, Убогий невольно ослабляет хватку. Отчаянным усилием мне удаётся вырвать молоток. Карлик пытается отступить на безопасное расстояние, но поздно, — держу его крепко. А в следующий миг с силой бью по голове.
Как должен поступить человек, получивший удар молотком по черепу? Умереть или как минимум потерять сознание. Ни то ни другое карлик не делает. Его сила и живучесть пугают. Издав то ли стон, то ли смех, он дотягивается чудовищно длинной рукой до моего горла. Дышать сразу становится нечем… «Сдохни», — отчётливо произносит он. Да человек ли это?..
Не стыжусь признаться, что впадаю в панику. Либо я сейчас убью этого урода, либо он меня задушит, как цыплёнка. И я начинаю бить Убогого молотком по голове. Удар… ещё удар… снова удар… Лишь после пятого удара карлик наконец разжимает нечеловечески сильные пальцы и оседает на пол, напоследок вцепившись в меня мёртвой хваткой. Невольно падаю на него. При этом роняю молоток, и он отлетает в сторону.
Орудие моего спасения лежит издевательски недалеко. Ровно настолько, чтобы дотянуться было невозможно.
Как только я это осознаю, со мной случается нечто вроде помутнения рассудка. Какое-то время, не считаясь с болью в закованной ноге, тщетно рвусь к молотку. Потом сижу на полу в полном отчаянии, обхватив голову руками и проклиная весь белый свет. Потом, вскочив, принимаюсь пинать остывающий труп страшного старичка…
И вот когда от безвыходности уже хочется разбить голову о стену, приходит несложная мысль.
Рыба и рыбак. Рыбак и рыба…
Если предположить, что молоток — это рыба, а я рыбак, то мне позарез нужна удочка. И она у меня есть! Поднимаю с пола невероятно тяжёлое тело карлика и бросаю перед собой с таким расчётом, чтобы мертвец накрыл молоток грудью. Затаив дыхание, осторожно тяну труп за ноги к себе. Инструмент едет по полу вместе с безучастным телом. Спустя несколько секунд я уже могу до него дотянуться. Отпихнув труп, поднимаю молоток и прижимаю к груди, словно любимую женщину. И, кажется, кричу от радости.
Впрочем, пока сделано лишь полдела. Кто хоть раз пробовал сам себя расковать одним лишь молотком без зубила, меня поймёт. К счастью, болт, скрепляющий железные створки браслета, Убогий заклепал небрежно. Сев на пол и выставив закованную ногу поближе к свече, принимаюсь работать молотком. Задача в том, чтобы расклепать конец болта и таким образом вытащить его из створок. Слесарной сноровки у меня нет, но поддерживает простая мысль: если карлик смог, то и я смогу. Да и куда мне деваться?.. Стук в подвале стоит настолько адский, что подсознательно боюсь разбудить уснувшее вечным сном чудовище.
Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я наконец освобождаю ногу. Вскакиваю легко, словно и не было драк, побоев, кандалов. Переполняет энергия, и я птицей взлетаю по лестнице, не оглядываясь на подвал, в котором провёл самые страшные часы жизни.
Прежде чем покинуть дом покойного карлика, обыскиваю обшарпанный стол. Нужны деньги, чтобы нанять какой-нибудь экипаж. В одном из ящиков обнаруживаю несколько десятифранковых купюр — вероятно, те, которыми Зых расплатился с Убогим. В сущности, цена моей жизни. Сую в карман с чистой совестью и, откинув дверной засов, выхожу на улицу.
Хмурый февральский рассвет прекрасен. Я с наслаждением вдыхаю затхлый воздух Сите. Сознание, что уцелел,
