красиво, — подумала Силье. — Но как я все это ненавижу! У меня такое чувство, словно меня тут заперли. Да, я люблю Тенгеля, люблю детей, но всем сердцем желаю выбраться отсюда. Люди здесь совсем чужие. Подумать только, они зовут моих детей подкидышами! А Тенгеля — колдуном, дьяволом и, вообще, неизвестно кем. Разве он сделал им что-то плохое? Он никогда не пользовался теми тайными силами, какими, я знаю, обладает. Он стал просто изгоем. Благодарю тебя, Боже, что не все от него отвернулись!
А вот Элдрид, наша лучшая подруга, кузина Тенгеля, уезжает из долины! Ее муж решил попытать счастья в большом мире. Он очень надеялся, что его участие в мятеже было забыто. Ах, если б и наша семья тоже могла уехать! Мы словно заживо гнием здесь.
О том большом мире, что за горами, нам почти ничего неизвестно. Из-за неурожайных лет мы не смогли, как обычно, выйти отсюда и помочь Бенедикту и его людям. А мне так хотелось хоть разок взглянуть на короля… Но он совсем не бывает в Норвегии…
Я и сама чувствую, как речь моя становится все беднее и начинает напоминать речь Людей Льда. Мы пробовали хоть немного учить Суль и Дага тому, что знаем и помним сами.
Тенгелю тоже не терпится уйти отсюда, он говорил об этом не раз. Но он не смеет рисковать нашими жизнями и жизнями наших детей. Мы не успеем выйти отсюда, как они нас схватят. Мой любимый будет приговорен сначала к пыткам, а потом к смерти. Тенгелю и Суль не удастся скрыть того, что они потомки первого Тенгеля, злого духа Людей Льда!»
Она тяжело вздохнула.
Зимы… Силье и боялась, и ненавидела их. Промерзает все, даже еда. Вечный страх голода… В последнюю зиму они ужасно голодали. Непонимающие глаза детей, которые вставали и ложились голодными. На Рождество они празднично украсили единственную буханку хлеба…
А что, если впереди не одна такая зима? Она не додумала мысль до конца, почувствовав, как трудно стало дышать. Силье готова была бежать отсюда куда угодно, только бы не думать ни о чем, только бы знать, что близкие в безопасности.
Она несколько раз судорожно вздохнула.
Или, например, когда дети болеют. Силье всегда ужасно боялась что они вот-вот умрут, и пыталась защитить их, как могла.
А грохот льдин по весне, с началом ледохода. Весенние вечера навевали грусть и тоску…
Силье вздрогнула, когда Тенгель осторожно прикоснулся к ней.
— Ты все еще не спишь. Что случилось? — тихо спросил он.
— Нет… ничего, — уклонилась она от ответа.
— Не хочешь, не говори. Наверно, мечтаешь об отъезде?
— Тенгель, ты не думай, я никогда ни о чем не жалела.
— Но теперь тебе тесно тут, как и мне.
Силье сделала нетерпеливое движение рукой.
— Если бы мы не должны были жить здесь, я бы всей душой полюбила эту долину, — убежденно произнесла она. — А если бы мы жили здесь только летом, было бы вообще замечательно. Но что меня раздражает и бесит больше всего, так это то, что у нас нет выбора. Я… я одновременно люблю и ненавижу эту долину, Тенгель.
— Мне хорошо знакомо это чувство. Когда я бываю там, за горами, мне не терпится вернуться обратно. Но приезжая, я мечтаю об отъезде. Да…
Он замолчал.
Силье нежно взглянула на него.
— Ты нервничаешь. И уже не первый день. А потом, ты отказался пасти скот Элдрид, хотя она и предлагала. И это дало мне некоторую надежду. Что происходит, Тенгель?
— Не знаю, — успокаивающе произнес он. Ночной ветер играл его темными волосами. — Я не знаю, что. Разве ты никогда не слышала жалобную песнь ветра? И крики травы, когда ее шевелит ветер? Разве ты не слышишь вздохи домов?
— Нет, я не слышу всего этого, — улыбнулась она. — Но Суль, по-моему, слышит. Она стала какой-то раздражительной, да и вид у нее совершенно отсутствующий.
— Знаешь, меня мучает предчувствие какой-то беды. Если бы я только знал, откуда она надвигается.
— Ты разрешил Элдрид взять весь наш скот в надежде, что она сохранит его для нас? — осторожно спросила Силье.
— Наверно, — мысли Тенгеля были где-то далеко. — Не знаю, почему я так сделал. Да, я сказал ей, что мы последуем за ними…
— О, Тенгель!
— Знаешь, молоко мы можем брать у новых соседей, что переехали в дом Элдрид. Так что скот нам ни к чему, — быстро проговорил Тенгель.
— Да, они хорошие люди. Но их дети… Ведь и они, и другие в долине издеваются над нашими малышами, — сказала Силье с затаенной болью в голосе. — Они всячески их обзывают — ты сам слышал сегодня вечером. Чужим детям не разрешают играть с нашими. Это очень больно.
Тенгель стиснул зубы.
— Они боятся Суль. У меня в детстве были те же проблемы. Я был вечным изгоем, нагоняющим на всех страх.
— Но Суль опасна, — тихонько возразила Силье. — Ты помнишь, что она сделала с той соседкой, что обидела Лив?
— Не говори об этом. — Его передернуло. — В Суль таятся зловещие силы.
— Она сделала игрушку — копию нашей соседки и держала ее над огнем. Девчонка в тот же день страшно обожглась о раскаленные угли.
— Да, но потом я обезвредил куклу, — подавленно ответил Тенгель. — Но как она до этого додумалась? — Он глубоко вздохнул. — Знаешь, что я обнаружил?
— Нет. Ты пугаешь меня.
— Суль часто исчезает. Ты знаешь, куда она ходит? К старой Ханне.
— О, нет. Только не это! — потрясение прошептала Силье. — Да, Ханна всегда любила Суль. И Лив, которой помогла появиться на свет. А когда мы приносили еду ей и Гримару, она всегда звала их «девочки мои». А на Дага внимания не обращает.
— Девочки очень много значат для Ханны, — это меня и радует, и пугает. Но мне не нравится, что Суль ходит туда одна.
— Ты думаешь, старая колдунья обучает… Суль?
— Боюсь, что так. Ханна сразу поняла, какие силы таятся в девочке.
— Нет, это слишком ужасно!
Тенгель погладил жену по плечу.
— Моя маленькая Силье, во что я втянул тебя?
— Замолчи! Ты сделал меня счастливой. Я безумно скучаю по тебе, даже когда мы расстаемся на несколько часов.
— Ты стала моей в шестнадцать лет. Сейчас тебе двадцать один. Мучаешься с нами уже много лет. Но ты предназначена не для изнурительной работы в доме бедняка.
— По-моему, я не жаловалась. Я знаю, что плохая хозяйка, но что поделаешь, если дети быстро вырастают из одежды и обуви. Я постоянно чувствую себя виноватой. Но ведь новую одежду негде достать. И
