иначе. Тот мой ветер пах сдобными булками московского хлебозавода и надеждой. Но…
— Нет, Арсений, пожалуйста. Я не буду разбивать твою семью.
— Ты её не разбиваешь. — я держал её за тонкие запястья, но она всё равно ускользала, убегала, пряталась…
— Хватит. Я решила.
— Ты же любишь меня?
Да, я именно так спросил. Я не стал говорить — я же люблю тебя. Я спросил о её чувствах. И это тоже было подло и больно.
На разрыв.
Не курил давно. А тут так захотелось.
Затянуться, вдохнуть ароматный дымок, почувствовать, как он заползает в твою голову, обволакивает мысли, стирает проблемы, делает их мелкими, ничего не значащими, выпускает на волю сизыми колечками.
Спрятаться за сигаретным дымом.
Сбежать от проблем.
От чувств.
От себя.
Куда бежать от себя?
— Мила, я не хочу вот так.
— В жизни не всегда всё так, как мы хотим, Арс.
Неужели?
Почему же у меня раньше было всегда? Именно так, как я хочу?
Или это я тоже сам себе придумал? Просто хотел того, что априори мог получить?
— Мила, я прошу тебя, давай не будем вот так сразу.
— А как? По кусочку? Как хвост собаке?
— Мила…
— Пожалуйста… мне и так очень больно.
Самое поганое для мужика слышать вот это. Чувствовать. Знать, что твоей женщине больно, а ты ничего не можешь сделать.
Что же за… лядство такое?
Притянул её, прижал. Не ускользай, пожалуйста! Почему? Зачем?
Сотни тысяч людей живут во лжи изо дня в день, миллионы! Живут, и живут и всех все устраивает. Ну, может не всё и не всех, но живут! Почему не можем мы? Мы другие? Чувства у нас другие? Мысли? Что?
Не понимаю.
Холод пробирает до костей.
Питерский ветер острее, наглее, срывает маски. Не даёт возможности соскочить.
Милана. Мила. Людмила.
Два разговора. Две разные стороны жизни.
Два разных разговора.
— Ты говоришь так… Принял решение. Север, когда хотят жениться не принимают решение.
— Ты всё прекрасно знала.
Зачем я это говорю? Зачем бью наотмашь? Это ведь как пощечина для этой милой юной девочки, женщины.
Зачем мне было влезать в её жизнь, ломать?
Я ведь еще героем себя чувствовал. Знал, что она любит. Чувствовал свою значимость. Мудак.
Бежать надо было от неё подальше. Когда понял, что ответного чувства не будет. Бежать. И ей сказать, чтобы бежала.
Я тогда поступил так как мне было удобнее и проще.
Удобно иметь рядом красивую, умную, молоденькую жену из хорошей семьи, которая смотрит тебе в рот.
Её даже трахать было удобно, ей всё нравилось, ей не с чем было сравнивать.
Я, кстати, надеялся, что после близости что-то проснётся. Но нет.
Ну вот так устроен этот грёбанный мир, что мы не любим тех кого удобно любить!
Мы любим тех, кого не удобно!
У кого вся жизнь в другом, мать его, городе, и упёрлась в этот город! И двое детей. И бывший муж, пидо… гандон, короче… И моральные принципы, которые не позволяют разрушать мою семью, которую я сам построил.
Никто на меня не давил.
И не давит.
— Север, ты только сына не бросай, ладно?
— Люд…
— Она очень хорошая, эта твоя женщина. Мила.
Откуда? Чёрт…
Милана ничего мне не сказала.
Виделись?
Люда кивает.
— Мы разговаривали…
Мгновенно ярость затапливает. Люда виновата в том, что Мила мне отказала? Встреча с Людей так повлияла? Мила из-за неё?
И так же мгновенно я эту ярость гашу.
Они обе в своём праве. И моя жена и моя любимая женщина.
Обе в своём праве.
Тут один я полностью по всем фронтам неправ.
— Она любит тебя. Ты… ты сделал правильный выбор.
Если бы еще понимать, когда и как я его сделал!
Что-то мне подсказывает, что выбора-то как раз и не было.
Нет выбора. Тебе просто даётся это и всё.
Как моей жене далась эта вот непонятная любовь ко мне. Очень я буду рад, если ей удастся от неё избавиться, потому что я не могу.
Не могу.
Потому что я всё-таки хочу сломать систему. Пойти против неё.
Или просто сделать так, как должен сделать?
Не плыть по течению, периодически вздыхая об утраченном. Не жить во лжи.
Да уж, тянет пофилософствовать в Питере, тянет.
И пострадать.
В Москве лучше?
Не знаю. Проще, возможно. Не давит это постоянное ощущение того, что ты живёшь в городе, в котором жили Онегин и Раскольников*. И это больше город Родиона Романовича и Фёдора Михайловича чем твой.
Или просто в некоторых ситуациях мы, жители северной столицы сильно заморачиваемся?
А жители столицы простой — нет?
Тесть в ярости, разумеется. Хоть и дышит уже еле-еле.
— Ребёнку года нет, вы разводиться собрались, ты в разуме, Северов?
Я не готов обсуждать наши действия в таком тоне, но я всё понимаю.
— Нет, я сразу ей сказал, что ты мудак, но чтобы…
А вот это враньё, Богдан Романович, враньё. Это вы её, в том числе, толкали ко мне и к этой свадьбе. Вы постоянно девочке говорили — посмотри, посмотри какой мужчина, Арсений Северов, как прекрасно было бы породниться с таким семейством. Было? Было.
Я не произношу вслух, но мы с Богданом столько лет знаем друг друга, что легко читаем мысли. Он мрачно усмехается.
— Да уж… Хотя бы до года подожди. Не позорь семью. Или у тебя какая-то сучка беременная? Требует?
От сучки беременной разгоняюсь мгновенно от адового льда
