с добротой и состраданием. Она улыбалась, когда мы с Адой играли вместе, ее глаза были немного грустными.
Теперь я знаю причину этой грусти. Мы были сестрами и никогда этого не знали.
Предназначено с самого начала.
Это тоже то, что не складывается.
Ада лгала Адриану о своей матери. Обвинение против нее, когда он упомянул, что она предала его. Ничего из этого не похоже на мою лучшую подругу.
Затем снова.
Когда я вспоминаю прошедшие годы, я понимаю, как много я могла упустить. Забавно, что, когда ты делаешь шаг назад, твой мир открывается немного больше, и ты видишь вещи под другим углом. Я думала, что Ада изменилась после внезапной смерти ее матери, но теперь я вижу, что это началось раньше. Это началось в ту ночь, когда мне показалось, что она вырезала мою родинку на своей коже.
Светлана говорит, что это не шрам от пореза.
Это значит, что она пыталась его отрезать.
Лампочка звенит.
Она знала. Ада знала, что я ее сестра, и пыталась убрать отметину, обозначавшую ее как Кастельяно. Кора рассказала ей, кто она такая? Мой отец?
— О чем ты мечтаешь? — спрашиваю я Аду, пока мы лежим в моей постели. Утреннее солнце начало медленно подниматься, но мы еще не легли спать. Некоторые ночи Аде тяжелее других без мамы. Прошел почти год с момента ее кончины, и я могу сказать, что ей одиноко без матери, которая спала рядом с ней.
— Справедливость, — шепчет она с мрачной ноткой в голосе.
— Против кого? — спрашиваю я с любопытством. Возможно, она хочет справедливости против человека, который прогорел на красный свет и убил ее мать. Но потом мой отец сказал, что мужчина уже отбывает пожизненное заключение за непредумышленное убийство.
— Горький человек и приятный человек.
— Что? — я наклоняю голову, ищу ее взгляд.
Ада вздыхает.
— Ты их не знаешь, — грустно говорит она. — Ты счастливчик.
— Эти мужчины тебе снятся?
— И каждый мой час бодрствования.
— Я не понимаю, — я пытаюсь, но она не имеет никакого смысла.
— И никогда не поймешь, Ваня, — вздыхает она. — Ты слишком замкнутая и наивная, чтобы что-либо знать. Иногда мне хотелось бы быть тобой. Я бы хотела иметь то, что есть у тебя.
Меня пронзает неженственное фырканье.
— Ты видела мою жизнь, Ада, — напоминаю я ей, играя с прядью ее прекрасных кудрей. Они такого же цвета, как мои. Ее глаза тоже. Мы могли бы быть сестрами, насколько мы похожи. Опять же, большинство греков мне кажутся похожими.
— Родители, которые едва признают мое существование. Здесь нет любви. Никакого смеха. Мне не разрешают посещать государственную школу или заводить друзей. Моя жизнь была решена за меня с того дня, как я родилась.
— Все равно лучше, чем у меня.
— Как ты вообще такое могла сказать? — почему она так думает? Мать любила ее и заботилась о ней. Моя мать выкрикивает мое имя, когда пьяна, и кричит всему миру, какое я разочарование. Как бы ей хотелось, чтобы я никогда не рождалась. Я лучше буду горничной или сотрудницей, чем их дочерью.
— Однажды, — вздыхает она. — Однажды я покажу тебе, каково это быть собой, и заберу все, что у тебя есть.
— Меня устраивает, — говорю я ей, взмахнув рукой. — Действуй. Бонусные баллы, если ты сможешь постоять в комнате пять секунд с любым из моих родителей и не заплакать.
Она смеется.
— По рукам.
Сквозь лопату раздается сильный стук.
Золотая жила.
Я использую боковые стороны лезвия, чтобы сдвинуть грязь с гроба и в сторону. Когда мне наконец открывается вид на верхнюю защелку, я отбрасываю лопату в сторону и наклоняюсь. Откидывая замок, я кряхчу, пытаясь поднять тяжелую деревянную крышку.
Негодная сука.
Когда все это будет сделано, я собираюсь получить абонемент в спортзал.
Убегая от снайперов, лазить по домам, а теперь и рыть ямы… да, скоро буду потеть под старички или ходить на занятия по зумбе.
Черт, это сложно.
Вокруг меня поднимается облако пыли, воздух наполняется отвратительным зловонием.
Валовой. Валовой. Валовой.
Это была лучшая идея, когда она была только в голове.
Хорошо. Я мысленно препоясываю чресла и наклоняюсь к гробу. Я могу сделать это. Я могу сделать это. Может быть, если я продолжу настраивать себя, меня не будет тошнить при виде гниющей кожи и костей. Глубоко вздохнув, я укрепляю себя. Я могу сделать это.
Я стою на коленях на нижней части гроба, который, к счастью, прочный и недешевый. В противном случае я, вероятно, провалилась бы сквозь него. Наклонившись вперед, я провожу взглядом по ее левой руке в поисках…
Нет.
Это не может быть правдой.
Он выцвел, но очертания татуировки беркута на ее предплечье, там, где он всегда был, не спутать ни с чем. Это не имеет никакого смысла. Кто еще захочет убить мою семью? Все, о ком я могу думать, либо мертвы, либо не имеют мотива.
Петр хотел денег и контроля, но так и не нанял киллера.
Эти четыре семьи никогда бы не выступили против моего отца. Они слишком полагаются на перемирие, чтобы сохранить мир. Если бы кто-то призвал к нанесению удара, было бы кровопролитие.
Судя по тому, что я узнала, Адриан уже медленно разрушал империю моего отца изнутри, используя шпиона… снова. Шпион, которого тоже убили в тот же день, что и всех остальных. Если бы он приказал нанести удар, он бы оставил ее в живых. Кроме того, он бы не стал убивать киллера.
Верно?
Это явно не Кора, поскольку она гниет в гробу подо мной.
Тогда кто…? Звук лезвия лопаты, скользящего по земле, отвлекает мое внимание от могилы. Тогда нет ничего, кроме тьмы.
ГЛАВА 35
Адриан
— Ее здесь нет, — сообщает Антон.
— Черт, — огрызаюсь я. — Где,
