дрожала от рева толпы. Купец принимал восторги людей как должное, полагая в душе, что народная масса чтит в его лице великого удачника, поднявшегося из низов на вершину жизни. И не подозревал он, что орал народ потому лишь, что сильно притомился ожиданием, изрядно проголодался и промерз, а в подкатившей тройке с бубенцами он угадывал сигнал к началу пиршества.
Растроганный приемом, Барышников прослезился даже. Он, кряхтя, вылез вместе с сыном из саней, наряд служащих канцелярии полицмейстера, в полсотни человек, отдал ему честь, офицер крепко жал богачу руку и, заискивающе заглядывая ему в глаза, поздравлял с праздничком.
В народе зашумели:
– Кто такие? Эй, кто там приехал-то?
– А домовой его ведает, какой-то главный!
Толпа рьяно стала нажимать к центральным воротам, нетерпеливо ждала впуска в сад. На решетку по ту и другую сторону ворот вскочили двое, одетые в красные жупаны, затрубили в медные трубы и, отчеканивая слова, зычно закричали:
– Миряне! Знатнейший купец, его степенство Иван Сидорыч Барышников, хозяин торжества, приказать изволил: по первой пущенной ракете все гости, не толпясь, чинно, входят через главные ворота в сад, идут к виночерпиям, выпивают по стакашку водки, либо пива, либо квасу…
– Ма-а-ло! Водки-то по два, либо по три стакашка надобно… – по-озорному отзывались из толпы.
– Выпив, гости ожидают второй ракеты, – продолжали выкрикивать красные жупаны – После коей гости идут к «чуду-юду – рыбе-кит», где и принимаются за яства!
И вот над Летним садом, грохнув, взлетела ракета. Распахнулись главные ворота. Народ совсем не чинно, как было предуказано, а с дикими воплями хлынул в пролет, как бурный поток в прорву. Полиция и распорядители с белыми повязками мигом были опрокинуты. Любители выпить мчались, как степные кони, к бочкам с пойлом – кто по расчищенным дорожкам, а кто целиною, сугробами. Виночерпии принялись за дело. У ворот, забитых прущим народом, и вдоль всей длинной ограды – дикая свалка.
Люди, мешая один другому, стаскивали друг друга за бороды, за ноги, вмах перелезали через ограду. Необычайный гам, визг, крики: «караул, задавили!» сотрясали воздух. Виночерпии до хрипоты орали получившим свою порцию:
– Отходи! Жди второй ракеты.
Но нетерпеливые уже мчались к сытным столам с закуской. А глядя на них, не дожидаясь второй ракеты, хлынула и вся толпища. Возле кита тотчас началась невообразимая драка. Чудо-юдо – рыба-кит был мгновенно растерзан в клочья. Люди принялись чавкать, давиться вкусными кусками, рассовывать пищу по карманам. Оба Барышникова, вместе с Митричем, стояли в разукрашенной флагами и хвоей беседке, среди сада. Иван Сидорыч ждал от толпы поклонения и скорой благодарности. Но, увидав вместо порядка и благочиния одно лишь буйство, он померк, потемнел, обидчиво закусил губы. Он уже готов был помчаться к генерал-полицмейстеру за усмирительным отрядом, чтобы штыками и нагайками привести в порядок неблагодарный люд. По выражению глаз своего папаши сын сразу понял его мысли и негромко сказал:
– Охота тебе была, батя, подобную глупость затевать. И убыточно, и гадко.
– Со дворца повелели – ответил купец – Чтобы значит отвлечь народишко то от бунтования.
И не успел он докончить, как к беседке начала подваливать пьяная толпа. Впереди шагал дворовый. Он недавно кончил тюремную высидку за «своевольщину» в Царском Селе. Ливрею ему порвали, под глаз поставили фингал.
Засучив рукава и потрясая кулаками, он хрипло орал: – Бей всех подрядчиков! Дави богачей! Из-за них, гадов, я тверезый зарок нарушил, в острог попал!
– Могила барям! – подхватили другие – Богачи жилы из нас тянут, а тут, ишь ты, винишком улещают, рыбу-кит выставили…
– Бей не робей!
Толпа нахраписто полезла по ступенькам. Барышниковы заскочили внутрь беседки, захлопнули за собою хлипкую дверь. А верзила Митрич, распахнув медвежью шубу и отведя в сторону свою бородищу, чтоб видны были на груди кресты и медали, завопил: – Стой, оглашенные! Что вы…
Кто-то в толпе выкрикнул: – Робяты! Это главный енарал…
– Бей енералов! – взголосил дворовый влетая головой в грудь Митрича.
Крича, бежали к беседке полицейские служащие и люди Барышникова, но какое там… Их хватали по одному, били смертным боем.
– К черту праздник! – вращая ошалевшими глазами, кричал купец в оконце беседки – Выпустить вино из бочек… В снег, в снег!
Бесполезно. Озверевшая толпа ворвалась внутрь, выволокла обоих Барышниковых наружу. Старшему сразу проломили голову дубинкой, младшему сначала удалось вырваться, но его тут же опять поймали, начали топтать. Иван дико кричал, пытался залезть под скамейку, но потом затих.
Было четыре часа. К Летнему саду прискакали конные карабинеры, вызванные полицмейстером. Но там уже было пусто. Остались лишь покалеченные и вусмерть пьяные.
Карабинеры покрутились по аллеям и ускакали обратно в казармы.
С моря налетал на столицу резкий, шквалистый ветер. Вода в Неве, вздымаясь седыми гребнями, стала прибывать. Ветер знобил прохожих, валил с ног пьяных, взвихривал буруны снега, раскачивал оголенные деревья, сердито трепал огромные полотнища трехцветных флагов, вывешенных по всему городу по случаю тезоименитства императрицы. Дворники и будочники никак не могли зажечь расставленные вдоль домов плошки с салом, только вдоль линии дворцов на Неве ярко пылали, раздуваемые ветром, смоляные бочки.
В полночь ветер стих, ему на смену крепкий пал мороз. По всему простору Летнего сада, на аллеях и умятых сугробах продолжали валяться тела упившихся, уснувших или покалеченных в драке. Подбирать их было некому. Наутро было обнаружено в Летнем саду множество окоченелых трупов.
* * *
На следующий день меня опять разбудил Почиталин. Иван долго подкашливал, деликатно скребся у двери спальни. Солнце еще не встало, но темнота уже слегка развиднелась.
– Слышу, слышу! – я подал голос, разглядывая в постели обнаженную Машу. Девушка была прекрасна. Ее приоткрытый ротик, пухлые губы, идеальная попка заставили быстрее бежать мою кровь. Эх! Хорошо быть молодым!
После обязательной тренировки с Овчинниковым на саблях, молитвы и легкого завтрака из вареных яиц и капусты, я пошел встречать большой обоз, что нас догнал в Чистополе. Приехали мастера из Авзяно-Петровского завода, взятого Хлопушей в октябре.
– Вот, познакомься, царь-батюшка – Почиталин представил мне нового главу завода – Бывший шихтмейстер Карл Мюллер. Привез нам семь мортир с ядрами, а також картечь.
Мюллер мне понравился. Был от толст, нес перед собой тугой живот, подпертый ногами-тумбами в клетчатых коротких штанах, шерстяных чулках и грубых башмаках с медными пряжками. Лицо круглое, наливное, глазки плутоватые, с усмешкой. Длинные рыжие волосы на концах завиты в локоны. В зубах дымит трубка. На ходу немец задыхается.
– Дер Кайзер! Моя почтения!
– Здравствуй, Карл Иваныч, – произнес я, покивав остальным мастерам – И вам мое почтение, господа заводчане.
