только что экстренно уложенные в современную прическу до плеч мастерами из салона «Империя красоты Лейлы Бег», выглядели безупречно.
Чопра, как всегда, надел свой единственный костюм.
Поппи всячески уговаривала его купить новый, но он отказался.
– Этот костюм служил мне верой и правдой в течение последних пятнадцати лет для всех торжественных случаев, – сказал он твердо. – Послужит и сегодня.
Но теперь, вперившись взглядом в спину офицера охраны, который сопровождал их по коридорам внушительного стеклянного небоскреба в элитном комплексе «Бандра-Курла», где располагалась администрация Верховной комиссии, он подумал: может быть, в кои-то веки стоило последовать совету жены.
Двери лифта раскрылись, и офицер, высокий белокожий блондин с военной стрижкой, выскочил в коридор с пистолетом наперевес. Он поочередно повернулся в разные стороны, как герой болливудского блокбастера, а затем выпрямился и произнес в наушник, уходящий белым пружинным проводом ему под воротник:
– Здесь Роджерс, вызываю станцию один. В коридоре чисто. Прием.
Ему ответил металлический голос:
– Принято, Роджерс. Можете проходить. Прием.
Роджерс повернулся и быстро провел их в направлении пустынного коридора.
Они торопливо проследовали за ним через двойные двери, с внешней стороны которых дежурили два офицера охраны в черной военной форме. Из-за дверей доносился мерный гул разговоров и музыки.
Охранники обменялись с их сопровождающим несколькими фразами и отступили в сторону.
Первое, что увидел Чопра, было явление исходящего испариной старшего инспектора Максвелла Бомбертона – он стоял за гигантской елкой, сжимая в огромном кулаке стакан с чем-то, похожим на виски. На нем был новый плохо сидящий костюм, шею стягивал, казалось, уже наполовину задушивший его галстук. Лицо блестело, как свежевымытое, несколько уцелевших волосинок были аккуратно залакированы на сияющей лысине. Его колючие усы поднялись в подобие улыбки, когда он заметил Чопру.
Взгляд Чопры остановился на собеседнике Бомбертона, высоком, худощавом господине в безупречном костюме в полоску с густыми седыми волосами и лицом доброго дядюшки. Он показался Чопре знакомым, но он никак не мог вспомнить, где видел его раньше.
В комнате находилось около шестидесяти или семидесяти человек в вечерних нарядах. Они пили шампанское и угощались канапе под аккомпанемент оркестра, исполняющего «Рождественскую песнь колоколов».
Спутник Бомбертона заметил их и радостно помахал рукой.
– Чопра. Рад, что вы смогли присоединиться к нам. Роберт Мэллори к вашим услугам. Прошу вас сюда, пожалуйста.
«Мэллори, Мэллори…». Теперь Чопра знал, кто перед ним: новый верховный комиссар Великобритании в Индии.
Но зачем Мэллори пригласил их сегодня вечером?
Озадаченные, они проследовали за комиссаром сквозь гущу благородных гостей в обшитый дубом кабинет.
Внутри невысокий белый человек деловито раскладывал картонные папки на необъятном столе, за которым на стене красовался портрет королевы Елизаветы Второй.
– Реджинальд, сегодня Новый год, – сказал Мэллори. – Вы должны напиваться вместе со всеми, а не возиться с папками.
– Я не пью, сэр, – спокойно сказал Реджинальд.
– И все же я приказываю вам пойти повеселиться с остальными.
– Я достаточно повеселился в прошлом году, – сказал Реджинальд.
Мэллори покачал головой с притворным негодованием, прежде чем обратиться к Чопре и Поппи.
– Это, должно быть, ваша очаровательная жена?
Чопра открыл рот, но не смог придумать, как правильно начать разговор. Он повернулся к жене.
В первый раз на его памяти Поппи полностью лишилась дара речи.
– Как вас зовут, дорогая?
Наконец Поппи прочистила горло.
– Поппи, сэр.
– Поппи. Когда-то у меня была няня по имени Поппи. На самом деле ее звали иначе, но мы окрестили ее именно так. Она всегда носила его в петлице, я имею в виду мак[42]. Ее муж погиб на Великой войне. Она так и не вышла замуж снова… Конечно, у нее не было такого роскошного одеяния, как у вас. Боже мой, какое чудесное сари. Боюсь, у меня может возникнуть искушение облачить в нечто подобное мое верное ядро на цепи[43].
Поппи неуверенно улыбнулась, озадаченная словами комиссара о «ядре на цепи». Она взглянула на Чопру в поисках поддержки.
– Проходите, садитесь, – продолжал Мэллори. – Выпейте со мной чая с пряностями. И вы, Чопра.
– С вашего позволения, я постою, сэр.
Комиссар кивнул.
– Я так и думал. Вопреки моей просьбе, наш юный друг Бомбертон тоже отказался сесть.
Поппи бросила очередной обеспокоенный взгляд на мужа, прежде чем подойти к столу. Она медленно опустилась в кожаное эдвардианское кресло. Возле стола стояла серебряная тележка, на которой был сервирован великолепный чай.
– Будьте любезны, Поппи, налейте мне еще чашку этого прекрасного чая с кардамоном. И, может быть, я возьму еще один, хм, как они называются, Реджинальд?
– Насколько мне известно, общеупотребительный термин для этого блюда – «масала идли», сэр.
– Ах, да. Масала идли. Должен признаться, к ним очень легко пристраститься, – Мэллори повернулся к Чопре. – Итак, Чопра, наш юный друг Бомбертон сообщил мне, что мы весьма вам обязаны. Я имею в виду возвращение «Кохинура».
– Я просто выполнял свой долг, сэр, – сурово сказал Чопра, обрадованный тем, что его первоначальное предположение относительно того, зачем его вызвали, оказалось верным и приглашение не связано с куда более неприятными причинами.
– Из того, что я понял, вы сделали значительно больше, чем от вас требовал долг, – сказал Мэллори. – Вы заслуживаете похвалы.
Чопра чувствовал себя неловко. Он искоса взглянул на Бомбертона, который смотрел прямо перед собой, вытянувшись по струнке, руки по швам. Чопре стало любопытно, как долго он сможет втягивать живот, пока не придется выдохнуть, запустив фейерверк из пуговиц своего жилета. Инспектор выглядел так, словно у него того и гляди случится грыжа.
– Боюсь, вся эта катавасия на выставке вызвала изрядный переполох.
Потратив несколько секунд, чтобы понять смысл сказанного, Чопра покачал головой.
– Случившееся, безусловно, неприятно, но винить здесь можно только вора.
– Да, полагаю, вы правы, – Мэллори постучал пальцами по столу и продолжил. – И все же меня занимает один вопрос. Что вы думаете по поводу шумихи с возвращением «Кохинура» в вашу страну? Насколько мне известно, по этому поводу идут значительные дискуссии.
Чопра открыл было рот, чтобы ответить, и замолчал. Он нахмурился. Поппи наказала ему не позорить семью. Но Чопра всю жизнь говорил правду, невзирая на последствия. Он не собирался и теперь отказываться от своих принципов.
– Я считаю, что «Кохинур» – это просто камень, ценность которого определяем мы, люди. Я считаю, что в мире есть вещи бесконечно более ценные – счастье ребенка, чудо любви, красота благородной души, – но мы еще недостаточно мудры, чтобы признать это. Поэтому пока «Кохинур» – это символ. Символ нашей слабости в прошлом, в те времена, когда его вывезли из страны, а мы не смогли этому воспрепятствовать. Но мир изменился. Мы изменились. Поэтому сейчас… сейчас я считаю, что «Кохинуру» пришло время вернуться на родину.
Мэллори посмотрел на него оценивающим взглядом. Уголком глаза Чопра заметил, как Бомбертон покраснел еще сильнее. На лице Поппи он увидел выражение всепоглощающего оскорбленного ужаса.
– Недурно сказано, – наконец пробормотал чиновник. – Человек, который говорит то, что думает. Право, было бы
