точно зная, что уж здесь — то их никто не побеспокоит.
Вот и на этот раз хотели поспать они годик другой, да не тут — то было! Разверзлась под ними мать сыра земля, и провалились озорники в царство тёмное Пекельное. Что в гости их так своеобразно пригласили, боги райские уж потом поняли, а сразу — то оно на похищение больно уж смахивало. Но, что сделаешь, других методов Усоньша Виевна, дочка князя Пекельного не знала, а ежели и знала, то игнорировала. Для неё ласково гостя принять то и значило, что голову несчастному не сразу с плеч снести, а немного погодя.
Вообще — то Яриле с Удом и жаловаться бы не пришлось, если б не сынок Усоньши Виевны, а, следовательно, и дитя Услада, поскольку законные муж и жена они. Поймала бы Ярилу и Услада Сволота, бабища каменная. Подставила бы ладошку, да как на лифте опустила б вниз. Но отрок малолетний под руку что — то про «тиатру» шепнул. Сволота до театра большая охотница, вот и повернулась посмотреть — думала, что афишу уж вывесили. О своих прямых обязанностях театралка каменная позабыла. Потому и грохнулись во сне братцы божественные прямо в реку смоляную.
Выловили их из смолы, какая в царстве Пекельном воду заменяет, на дорогу костяную поставили — и покатились со смеху! И бесы мелкие, какие, собственно, спасение утопающих осуществили, и Сволота — бабища каменная, думая, что представление началось, и сама Усоньша Виевна. Ну, с каменной бабой всё понятно: она думала, что это пьеса такая, для неё вся жизнь сплошная театральная постановка — порой сама не ведает, над чем смеётся, а над чем рыдает. И бесы закона царства Пекельного не нарушили, поскольку хохотали они над пострадавшими, а значит — злорадствовали. Злорадство — оно в царстве адовом очень даже приветствуется и поощряется. А вот с Усоньшей Виевной неожиданный конфуз случился.
Как увидела она благоверного своего и братца его, Ярилу, чёрной смолой перемазанных, так сразу всплыли все обиды, какие ей эти озорники с белилами учиняли раньше. Макали бедняжку рогатую в лохани с краской с завидной настойчивостью и регулярностью. Вспомнила, как шибко страдала да бесилась, по году и более белизну от лица отдирая. И так же ей понравилось то, в каком виде обидчики предстали пред её злые очи, что рассмеялась Усоньша от всей её тёмной души! И вдруг почувствовала, что и обида прошла, и злость куда — то улетучилась, вместе с обидой отхлынула. Рассмеялась она счастливо и радостно, а это уже прямое нарушение законов адовых и вообще, полное попрание всех устоев царства Пекельного. Тут же трясь по аду пошла — это князь тамошний, Вий, услыхал, какой непорядок случился, да и проснулся, заворочался.
Усоньша пасть зубастую захлопнула, сквозь зубы с досады подвывает. Как всегда в таких случаях бывает, давай она виноватого искать. На супруга вину свалить хотела, да не получилось — сама она распорядилась, чтобы пригласили Услада с Ярилой в гости. Бесы тоже не причём — тоже сама приказала им спасение утопающих организовать, выудить гостей из смоляной реки. Тут взгляд в бабищу каменную вцепился. А Сволота дура — дурой, но знает, что выволочку Усоньша такую может устроить, что мало не покажется.
— А я чё? А я ни чё! — Заоправдывалась она. — Мне сказали, тиатра таки начинается, смотреть пора, ну я и смотрела.
И на Лишенько, скромно стоящего в сторонке показала.
Отрок млад был лишь по божественным меркам, а так — то выглядел вполне зрело. Каков он по внешнему виду и характеру, на то и в царстве Пекельном, и в Ирие у каждого собственное мнение имелось. Но вот какая странность: спроси десятерых — каждый его по своему опишет, и не будет в описаниях ни капли схожести. И сотню людей — нелюдей опроси — та же самая история случится. Будто сто обличий у отрока сего, так что по словесному портрету опознать его трудновато будет, ежели парнишка потеряется. Хотя, потеряйся сынок Усоньши и Услада, и тот, и другая только бы вздохнули с превеликим облегчением. И искать сына бы не стали, упаси Род такую глупость совершить! Заметить по справедливости, то и родители любящие во мнениях по поводу внешнего вида дитяти своего тоже не сошлись бы.
Эх, Лихо — Лишенько, Лихо Одноглазое…
Смотрел Лишенько обычно искоса, одним боком к собеседнику поворачивался, одной половиной лица. А лицо у него словно маска греческая: на одну сторону счастливое, а на другую — гримаса плаксивая скорчена.
Когда Лихо на общение напрашивается да в друзья набивается, то так же он хорош да душевен, так пригож да обаятелен, так трогательно беспомощен, что хозяева перед ним открывают и дома, и кошельки, и душу распахивают. А из гостей Лишенько совсем другим уходит — страшным, жестоким, отвратительно уродливым. Лихо только при первой встрече, в первые несколько мгновений лицо своё настоящее показывает, но люди не верят, думают — примстилось. А зря: морок в первый миг взгляд не застит, глаза истину видят, не разделённую на кривду и правду.
Так и Усоньша с Усладом взглянули на сына, и каждому он разным показался. Усоньша злыдня увидела, каких ещё поискать надобно. А Усладу сынок прямо — таки ангельскую внешность явил — лик просветлённый, взгляд радостный. Но — это всё в первый миг. А потом — то картинка поменялась, и увидел отец злобу неприкрытую на лице сына, а мать доброту ангельскую.
Взвыла Усоньша Виевна дурниной, да как запричитает в голос, будто не дочка она князя царства Пекельного, а самая обычная деревенская баба:
— Ой, да за что такое наказание на голову мою рогатую?! Ой, да за какие прегрешения Род мне такое испытание невыносимое организовал?! Ой, да сколько мне с подлым ворогом, какого в сыновья навязали, мучиться?!!
— Ну, будет прибедняться, радоваться должна тому, что сынок твой такой пакостник, — успокоил её Услад.
— Странная ты, Усоньша Виевна, — поддержал брата Ярила, — подлым ворогам, насколько я знаю, самое место в царстве Пекельном.
— Так то другим ворогам, какие от души злыдни да по призванию изверги, — рыкнула в ответ Усоньша. — А этот ворог пакости делает да вредительства совершает исключительно для собственного развлечения. Вот бесов смешит, да на поступки добрые подбивает. А ещё души грешников так заговорил, так им головы их бесплотные заморочил, мозги условные запудрил, что раскаялись они в грехах своих да в Ирий улетели.
— Ну, делов — то, — успокоил её Услад. — Так он, когда в Ирие
