обращались в крохотные искрящиеся капельки.
Князь вальяжно рассекал эту толпу, заложив руки за спину. Будто тысячелетний айсберг, он разрезал пространство, оттопырив толстый зад, и встречный ветер развевал его вспотевшие кудри, выползшие из-под бобровой шапки. Публика поглядывала на него с интересом и посмеивалась. Но не из злобы. Совсем не из злобы. А из радости, которую все присутствующие, забыв про подозрительность и серьёзность, делили между собой на этом волшебном пруду.
Тут князь и сам невзначай расхохотался, так, видимо, подействовал на него свежий воздух: «До чего ж хорошо, батюшки! И что ж я раньше не катался на этих треклятых коньках. Всё боялся. Так толстому-то всё легче. И ветер не сдует, и в кого врежешься, так тот и отлетает. Да и падать мягче мягкого!»
Тут в его голову влетела неясная мысль, которая исчезла так же быстро, оставив, однако, неясную тревогу. Князь тряхнул головой, отгоняя наваждение, оттолкнулся ногой и ускорился.
Но неприятное ощущение вернулось. Поль огляделся вокруг. Улыбки вокруг показались ему вдруг искусственными. Будто неведомый творец вывел их при помощи божественного стилуса на восковых лицах. Движения, которые до этого выглядели непринуждённым и изящными, теперь же выглядели топорными, механическими. Поль никак не мог понять, отчего могла произойти такая перемена.
«Это представление», – догадался Поль.
Он увидел вплавленные в лёд направляющие, по которым двигались его коньки и коньки всех присутствующих. Он находится в центре тщательно спланированного спектакля. Ужас прокрался ему под шубу, и он вдруг вспомнил. Вспомнил, что совсем не умеет кататься. Облачко пара сорвалось с губ вместе с удивлённым вскриком, и вся уверенность ушла из него. Ноги его дрогнули, и тело его замотало в разные стороны. Он попробовал затормозить, но уже разогнался слишком сильно. Его на всех парах несло к центру пруда. Поль замахал руками, будто ошпаренный кипятком, и коньки выскользнули из-под него. На мгновение он заметил, как красиво заискрились на солнце их лезвия. Потом он рухнул на лёд. Позвоночник пронзила боль. Раздался утробный звук треснувшего льда.
– Караул! – крикнул Поль.
Механическая толпа не обратила внимания на его вопль и продолжила курсировать вокруг пруда, нелепо дёргаясь на поворотах.
Поль застыл, надеясь успокоить разрастающиеся во всех направлениях трещины. Как вдруг твердь под ним исчезла, и тело окутала плотная, будто глицерин, вода. Глаза и тело обожгло. Князь замахал руками, но зацепиться было не за что. Шуба мгновенно набухла и потащила его на дно. В лёгких кончился воздух. Князь боролся недолго. Он уже открыл рот, чтобы вдохнуть ледяную воду, но тут кто-то схватил его за шиворот и потащил вверх. Наконец его вытянули, и он почувствовал под собой твёрдую поверхность. После студёной воды морозный воздух обжигал его ладони и щёки, будто кипяток.
Поль встал на четвереньки и выкашлял воду, которой всё-таки успел наглотаться. Затем он открыл глаза и огляделся. Патриаршие исчезли. Вокруг были грубые стены каземата. Пахло сыростью и клопами. «Значит, меня всё-таки поймали», – понял он. Князь попробовал двинуться, но ноги пронзила ослепляющая боль. Он опустил глаза и увидел на лодыжках кандалы.
Снаружи послышались шаги. Затем дверь открылась, и внутрь ввалился человек в зелёном мундире и с канделябром. Человек обернулся. Свет свечей озарил его мёртвое осунувшееся лицо.
– Жорж! – крикнул Поль.
Мертвец приложил палец к губам. Затем подошёл вплотную, снял со связки ключи и расстегнул кандалы. Когда князь, превозмогая боль, поднялся на ноги, мертвец схватил его за шиворот и вытащил в коридор. Поль узнал этот коридор, именно по нему водил его безголовый покойник тогда, после сеанса. Жорж зашагал вперёд с проворностью, которой позавидует всякий живой, и Поль уже подвывал от боли, которую доставляли истерзанные ноги, стараясь поспеть за покойником.
Они шли вперёд ещё долго. Пока справа в стене не показалось маленькое отверстие наподобие лаза. Мертвец согнулся в три погибели и исчез в нём. Поль нехотя последовал его примеру. Пока он полз на четвереньках, цепляя кудрями паутину, спина его покрылась потом и нестерпимо заныла. Мертвец полз впереди. Свечи отбрасывали на отвесные стены страшные тени, на которые Поль боялся смотреть.
– Куда это мы? – спросил он.
Покойник не ответил. Собственный голос вернулся к князю глухим эхом.
Лаз закончился так же неожиданно, как и начался. Покойник остановился, дёрнул за какие-то ручки, и вечерний свет из люка, открывшегося в потолке, залил тесное пространство. Поль с непривычки зажмурился, а когда вылез по крохотной лестнице, никакого мертвеца уже не было.
Он стоял в одиночестве на мокром лугу, который затих под гнётом готового взорваться ливнем свинцового неба. В небе бесшумно сверкнуло, сделав всё на мгновение чёрно-белым. Первая капля упала с неба и повисла у князя на носу. Он слизнул её и осмотрелся. Позади него была усадьба Вараксиных, а вдали, за лугом, виднелась покосившаяся колокольня храма и раскинувшийся вокруг него погост.
* * *
Московская публика теперь валила к особняку валом. Будто кто-то открыл невидимую заслонку, которая до этого сдерживала этот людской поток. Вдоль дороги тянулась яркая полоса от фонарей экипажей. Сквозь грохот карет доносились весёлые возгласы прибывающих и недовольное ржание лошадей. Жандармы деловито разъезжали вдоль дороги и время от времени покрикивали на возниц.
Здание и прилегающие улицы были оцеплены. Теперь ни одна душа не могла проникнуть или улизнуть незамеченной. Хозяин торжества был только рад, что «шайка душегубов», о которой он так и не переставал говорить, не сможет проникнуть на его празднество. Но не выдуманная шайка беспокоила Победоносцева, а некто другой. Его-то и ждал обер-полицмейстер, всматриваясь в лица подъезжающих гостей.
Платья, шляпки, ленты, ордена, мундиры, фраки, башмачки, панталоны, перчатки, пластроны, цветы, золочёные шпоры, безумные причёски, удивительных форм бакенбарды, пикантные декольте. Всё это смешалось в голове Победоносцева в один нелепый сияющий поток.
За свою долгую жизнь он видел много торжеств и церемоний. Но сейчас, смотря на этих людей, видя в миниатюре их жизни сквозь призму наряда и поведения, он вдруг почувствовал к ним жалость.
Проезжая как-то по Хитровскому рынку, он с содроганием наблюдал за жизнью людей обычных. Они и вели себя как люди, потомки приматов, если верить безумного англичанину Дарвину. Хоть Победоносцев и не разделял, как человек православный, представления сумасшедшего Дарвина, но в тот раз будто бы увидел подтверждения его словам.
Бездомные, попрошайки, проститутки, карманники, пьяницы и убийцы. Они двигались как звери, смотрели как звери, фыркали на проезжающие в опасной близости комфортные экипажи, на дам в утончённых шляпках, выглядывающих боязливо из-за занавесок.
Но теперь, наблюдая ужимки размалёванных, заштукатуренных и обряженных в мишуру представителей
