— типичное жилище холостяка. Чисто, но повсюду как попало разложены вещи. Впрочем, довольно любопытные. Спальный мешок, рюкзак — фирменные, дорогие, ярких цветов. А еще разнообразная техника — прямо на полу стоит серебристый ноутбук, рядом камера с огромным объективом, сложенный штатив. И разные другие неопознанные предметы, нужные путешественникам.
Кажется, их хозяин готовится в путь-дорогу.
— Обсуши волосы, — Федор вернулся и протянул Тине мохнатое оранжевое полотенце. — И вот тебе шерстяные носки. Надень. А это ромашковый чай. Пей.
— Федя, спасибо, не надо! Я ненадолго…
— Надо, — ответил он таким тоном, что Тина сразу послушалась и натянула носки. Они были связаны на великана и налезли почти до колен.
Чай оказался ужасно горячим, но она мужественно сделала пару глотков. Федор сурово следил, чтобы гостья выполнила все его распоряжения.
Он сел на высокий барный стул напротив, сложил руки на груди и послал Тине странный взгляд — сердитый и при этом слегка неуверенный. Лицо у Федора было угрюмым, на челюсти под бородой ходили желваки.
Тина ощутила внутри щекочущий холодок.
«Ух какой злой Федя! Такой и убить может», — подумала она, но вдруг ее осенило.
«Да он же волнуется! Он смущен и не знает чего от меня ожидать. Поэтому и надулся. Ох, как же я его хорошо понимаю! Еще немного, и смогу читать его мысли».
Она осторожно отставила чашку.
— Ну, что тебя привело ко мне? Блокнот отдать заехала? Позвонила бы, я сам бы приехал, — заговорил Федор.
— Это было спонтанное решение.
Федор хмыкнул и улыбнулся, став, наконец, похожим на себя прежнего. Он был в белой футболке и шортах, и Тина украдкой полюбовалась его голыми длинными ногами, заросшими густой шерстью.
Как же он хорошо сложен! И как же он ей нравится… весь, целиком, от рыжеватой бороды до мускулистых голеней. Она как будто сто лет его знает. Он сейчас такой домашний, уютный… злой и растерянный. Хорошо бы его сейчас обнять.
— Вот, — спохватилась Тина и достала из сумки синий блокнот.
Федор протянул руку, забрал свое имущество и небрежно положил на стол.
— Открывала?
— Нет, не открывала и не читала.
Федор кивнул, но на его лице как будто промелькнуло сожаление. Интересно, почему?
И тут Тине отчаянно захотелось узнать, что же там все-таки такое, в этом дневнике! Все же надо было презреть принципы и взглянуть хоть одним глазком. Может, удалось бы лучше понять Федора!
Кое-что о нем удалось узнать из его статей. Но статьи он писал для публики, а дневник — для себя. Он разговаривал сам с собой. Был откровенен. Эх, какая возможность упущена!
Тина даже губу закусила от досады.
А Федор неожиданно и стремительно пересел со стула на диван. От его веса подушка промялась, Тина скатилась к нему и прижалась к плечу. От прикосновения ее словно током ударило, но она не отодвинулась.
Федор оперся локтями о колени, повернул голову и внимательно посмотрел на Тину.
— И все же, чем обязан визиту? — спросил он довольно насмешливо. — Чем было вызвано твое спонтанное решение заявиться ко мне в гости? А, догадываюсь. Ты говорила с матерью и теперь приехала ругать меня за самоволие.
— Была такая мысль, — кивнула Тина.
— Давай обойдемся без упреков, — заявил Федор, откинулся на спинку дивана, закинул ногу на ногу и непримиримо задрал подбородок. — Я просто помог твоей родне.
— За моей спиной!
— Ну и что? У тебя отличная семья. Все стоят друг за друга горой. Правда, слишком уж активно лезут в дела друг друга. Но они очень тебя любят. А еще мне хотелось хоть так, через твоих родных поддерживать с тобой связь. Узнать тех людей, которые видели тебя ребенком, вырастили тебя. Оказывается, я не готов тебя отпустить.
От такого признания Тина смутилась и воспрянула духом.
— А еще я узнала, что ты меня обманул! Ты не нашел тот пакет, а платье купил, — строго сказала она. — Я отдам тебе деньги.
Тина полезла в сумку за кошельком.
— А ну прекрати, — сказал Федор так жестко, что она осеклась, а по спине пробежали мурашки. — Оставь мне хоть немного самоуважения.
— Федор, ты так много для меня сделал! — жалобно сказала Тина. — А я для тебя совсем ничего не сделала. Я вела себя как стерва… — она повесила голову. — Ульяну огорчила… тебя продинамила… Извини.
— Об Ульяне не беспокойся. Это мне надо извиниться. Она тебе нагрубила. Но ей надо понять, что в жизни нельзя получать все, что хочется. Поверь, она вовсе не влюблена в твоего Глеба. Просто юношеское самолюбие взыграло. Переживет.
Федор досадливо мотнул головой, а потом придвинулся к Тине и заглянул ей в лицо горящими глазами.
— А ты… ты очень много для меня сделала, Тина, — сказал он тихо и с такой нежностью, что у нее захолонуло сердце. — Дни рядом с тобой стали для меня особенными.
— Но что? Что я сделала для тебя? — горестно воскликнула Тина. — Зачем тебе нужна такая, как я? Я ведь скучная, зажатая и холодная. Совсем не интригующая. Разве со мной интересно?
— Еще как интересно. С тобой хорошо. С тобой тепло. Это главное.
Он осторожно накрыл ее руку ладонью и медленно заговорил.
— Меня долго носило по свету. Все стремился узнать мир, новых людей. Я любопытный. Каждая встреча — как новая жизнь. Я жил чужими жизнями. Но все время мечтал: когда-нибудь я осяду и начну свою жизнь, настоящую… Но никак не мог зацепиться, не мог найти человека, ради которого мне хотелось бы остаться. А когда я встретил тебя, когда впервые тебя увидел, вдруг увидел, как оно все будет.
Он задумчиво поскреб щеку.
— Я увидел нашу жизнь… которую я живу только для одного человека. Для тебя. Мне стало неинтересно изучать весь мир. Мне захотелось изучить небольшую, но самую важную его часть. Твой мир, все, что тебя окружает. И самому войти в этот мир. Разбудить тебя, как спящую королеву. Подарить тебе праздник. Подарить тебе все, что ты хочешь.
Его голос дошел почти до хрипа, в глазах разгорелось пламя. Тина слушала затаив дыхание. Пусть говорит еще! Как же хорошо он умеет говорить… и ему веришь, каждому его слову!
— Папа, подойди сюда! — позвал из коридора злой Ульянин голос.
Федор вздохнул и убрал руку.
— Подожди, пожалуйста! — крикнул он с досадой.
— Не могу!
— Извини, спрошу, что ей нужно… Она сегодня переезжает к матери. Я сейчас…
Федор встал и вышел. Тина перевела дух.
Из коридора послышались приглушенные голоса отца и дочери. Они ссорились.
— Пусть уходит! Чего она заявилась? Выгони ее! — настаивала Ульяна.
Федор отвечал негромко
