его Святейшества на Совет, и пользуются величайшим доверием и уважением папы… Здесь все знают, где живут эти почтенные монсеньоры! Обоих вы найдёте в церкви Санта-Мария-де-Регали, где они устроились на подворье. И сами, и их приближённые монахи. Как я говорил, трудно найти сейчас место в Перпиньяне!
— А где резиденция… самого папы? — с замиранием в голосе, уточнила Катерина.
— Папа выбрал своим местожительством эту же крепость, где вы сейчас находитесь, — слегка улыбнулся канцелярист, — Только в дальнем крыле.
— Эту⁈ — не поверил я, — Вот эту… вот прямо здесь⁈ О, Господи!
— Папа живёт смиренно и возвышенно… Ему достаточно.
— И всё же… это папа!
— Конечно, — я заметил, как остро сверкнули глаза канцеляриста, — Конечно, мы все верим, что скоро папа вернётся в Авиньон… как законный понтифик! И тогда никто не посмеет… впрочем, что это я? Может, у вас есть ещё вопросы?
— Нет, благодарю вас! — вежливо попрощался я.
— Храни вас Бог! — привычно откликнулся канцелярист.
* * *
— Мне кажется, ты просто истекал тщеславием! — упрекнула Катерина, когда мы вышли из канцелярии, — Дескать, я!.. В любом трактире!.. Эх, Андреас! Скромнее надо быть!
— Я постараюсь, — смиренно ответил я, за что заслужил очень подозрительный взгляд Катерины, — Я постараюсь быть скромнее. Но попробовать-то можно? Ну, вот, вроде бы неплохой трактир… Ты подождёшь минутку? Я поговорю с хозяином…
— Ну, иди! — ехидно ухмыльнулась девушка, — Поговори…
Разговор вышел долгим… Чуть не четверть часа я уламывал бедного трактирщика, всё прибавляя и прибавляя флорины…
— Фу-у-у… — вышел я, наконец, к ожидающей девушке, — Разгружаемся здесь! Но, как они, оказывается, зажрались! Не поверишь, он стребовал по сто двадцать пять золотых флоринов! За каждую из двух комнат! И это всего за два дня, до ближайшего воскресенья. Потом будут другие расценки. И за стол отдельная плата… Да в любом столичном городе этого хватило бы на год! А в этой дыре… Тьфу! Если бы не крайняя нужда, я бы здесь и на секунду не остался!
— У всех крайняя нужда, — философски ответила Катерина, — здесь и сейчас решается вопрос о политическом раскладе во всей Европе!
— Этот вопрос уже два года решается! — возразил я, — Сама же мне рассказывала, что из Авиньона папа уехал два года назад. И сразу начал хлопотать о созыве Совета. И что? Где, потрясшее весь мир, решение этого Совета? Где объединившееся под единую руку духовенство всей Европы? А два года — это не шутки. Это большой срок. Но ничего нету.
— Вот, сейчас ты отсыплешь папе две-три сотни бочек золота, и тогда начнётся движение! — возразила Катерина.
— Уже не уверен, — признался я, оглядываясь на невзрачное сооружение крепости, — Если папа, после грозного и пышного Авиньона, согласился жить в этом убожестве… Если не выбрал себе более достойного жилища… У меня все планы пошли насмарку! Я теперь даже не знаю, брать ли с собой на встречу роскошную трость⁈ Или она только мешать будет, глаза папе мозолить?..
— Если ты будешь предлагать полмиллиона золотом… или на сколько вы там сойдётесь? то трость по сравнению с этой суммой покажется сущей чепухой! — заметила девушка.
— Это понятно… Но тут важен первый взгляд, первое слово, первое впечатление… и тут трость может помешать.
— Тогда поставим вопрос по-другому: тебе лучше с тростью или без?
— С тростью! — уверенно ответил я, — С тростью я чувствую себя более спокойным, а если начинаю волноваться, я просто крепче стискиваю рукоять. А на лице волнение не отражается.
— И какие тогда вопросы?..
— Согласен. Все вопросы отпали. Кроме одного: мы прямо сейчас идём искать наших кардиналов?
— Разумеется. Отправим Трогота и Эльке размещаться в гостинице. А сами — в церковь. Ты обратил внимание, что это опять церковь Святой Девы Марии⁈ Случайно ли это? Не боишься, что она отомстит тебе за твоё богохульство?
— Не боюсь… Если это богохульство, то не моё, а Евангелистов! Пошли…
* * *
При встрече с каждым из кардиналов, я искоса, незаметно, всматривался в их лица. Какие эмоции промелькнут? Воспоминания? Досада? Гнев? Раздражение? Страх? И знаете что? Ничего у них не промелькнуло! Это же какой нужно иметь богатейший опыт, чтобы вот так, едва улыбаясь кончиками губ, взять письмо, прочитать о том, как тебя грубо шантажируют, и не измениться в лице ни на йоту⁈ Ласково кивнуть в ответ и елейным голосом пообещать полнейшую поддержку и содействие? Удивляюсь! Нет, честное слово, удивляюсь! Я бы так не смог. Может быть, когда-нибудь, ближе к старости, когда жизнь меня основательно потреплет и вывернет наизнанку… да и то, не уверен!
В любом случае, оба кардинала окинули нас, вроде бы, лёгким, скользящим взглядом — мне показалось, что они даже печень у меня смогли рассмотреть со всех сторон! — и заверили, что прямо сейчас, вот, сию минуту, они начнут хлопоты перед папой о нашем деле.
— Когда ля Фальеро на тебя посмотрел, ты моргнула! — укорил я Катерину, когда мы шли обратно.
— Ну и моргнула… — пожала плечами девушка, — Людям это свойственно: моргать! А ты, наоборот, выпучился и не моргал!
— Я выпучился не тогда, когда он нас оглядывал. Я выпучился с первой секунды! Ну, вроде, пожираю глазами такую важную персону. Пусть думает, что я перед ним благоговею!
— То есть, вёл себя неестественно!
— Как раз естественно! Ещё полгода назад ты бы тоже так выпучилась! А теперь, видишь ли, пообщалась с одним папой, вот-вот пообщаешься с другим папой… кардиналы тебе теперь и не персоны! А им, может, обидно?
— Ну. не знаю…
— Я знаю! Кстати, пойдём, заглянем в крепость. Сообщим этому… лысому… где мы остановились. Он же просил сообщить? Благо и идти недалеко…
* * *
— «Луна и Солнце»⁈ — в неописуемом изумлении вскричал лысый канцелярист, когда мы сообщили ему название трактира, — «Луна и Солнце»⁈ Вы что, королевскую казну ограбили⁈ А впрочем… в королевской казне, по нынешним временам, разве что, расписки… написанные самим королём по поводу займов у крупных банков… В любой королевской казне! Идут войны, господа, а война — это очень, очень дорогое удовольствие! Но, как вам удалось? Ведь это не просто место на сеновале, это же номер? Я правильно понял?
— Это ДВА
