Винге указал на листки с распечаткой завтрашней передовицы «Вашингтон пост», которые все еще лежали среди чашек на столе.
— Мы все с этим согласны. Дальше.
Премьер-министр выказал раздражение, совершенно неуместное, Торулф Винге подумал, не указать ли на это, но воздержался. Они все устали и отлично понимали, что независимо от принятого ими решения, несмотря на то, что они действуют в интересах Швеции, их выбор все равно будет отчасти аморален, а никто из них не считал себя безнравственным.
— Я хотел бы предложить решение.
Премьер-министр, стоявший под хрустальной люстрой, и министр иностранных дел, сидевший в кресле обхватив голову, внимательно слушали.
— Нам известно, что Фрай прибыл сюда через Канаду и Россию. Перелет из Торонто в Москву, а оттуда в Стокгольм. Нам неизвестны причины такого кружного пути, но теперь это и не важно. А важно то, что Россия может рассматриваться как транзитное государство. Вот туда нам и следует его выслать. И там его не казнят.
Премьер-министр замер на месте.
— Что вы такое говорите?
— Я говорю, что Фрай прибыл из…
— Я слышал, что вы сказали. Но хочу надеяться, что ослышался. Если мы отправим его в Москву, его живенько оттуда перешлют в США.
— Это нам неизвестно.
— В Death Row.
— Это спекуляции. Мы ничего не можем знать наверняка.
— На верную смерть.
— При всем моем уважении, это уже не наша проблема. И формально нас не в чем обвинить. Мы его США не выдавали.
Винге покосился на позолоченные часы, висевшие над диваном. Без трех минут час. Нужна пауза. Министрам необходимо осознать то, что он сейчас изложил, и понять, что это единственный возможный выход. Он снова открыл черный портфель и положил новую бумагу поверх факсов.
— Вот еще, пока мы не сделали перерыв.
Премьер махнул рукой в его сторону:
— Просто скажите, что это такое.
Винге поднял две странички.
— Решение об отказе в виде на жительство. Из миграционной службы. Я получил его сегодня вечером. Так вот, здесь написано, что он подлежит высылке.
Он улыбнулся, в первый раз за весь этот вечер.
— В Россию.
Та еще была ночка.
Эверт тревожно вышагивал по своей большой квартире, борясь с пустотой, которая тут же обступала его, стоило дать слабину. Уж лучше бы остаться на диване крунубергского кабинета. Там он мог спать, даже когда голова болела от мыслей. А здесь ничего не получалось. В доме стояла такая тишина, что каждый шаг отдавался эхом, правая нога, на которую он опирался при ходьбе, стучала о паркет, и звук разносился по комнате, отдаваясь в затылке. Гренс уже было решил позвонить Хермансон и Анни. Он стоял с трубкой в руках и набирал их номер, но потом вешал трубку, прежде чем начинались гудки. Он никогда особо не страшился одиночества, просто не подпускал его близко, а когда оно все же давало о себе знать, то церемонился с ним не больше, чем со случайным посетителем. Но теперь контраст словно сделал его особенно заметным: часы, проведенные с Хермансон на танцах и с Анни на корабле, — это все было такое живое в сравнении с его необитаемыми комнатами.
Гренс пошел в кухню — два бутерброда с дорогим печеночным паштетом и пол-литра апельсинового сока — он слишком много ел, когда не мог уснуть по ночам, но уже давно перестал беспокоиться, что это скажется на его фигуре. В тишине квартиры раздавался лишь хруст хлебцев, Гренс протянул руку к транзистору на другом краю стола, он привык слушать ночную программу на «П-3»: голоса и музыка несли покой и тишину, никаких визгливых заставок и тупых шутников, только уважительное отношение ко всем, кто по различным причинам бодрствует, пока другие спят.
Поэтому телефонный званок прозвучал так неожиданно и странно.
Он смешался с тишиной и медленной джазовой мелодией и заглушил их.
Гренс посмотрел на наручные часы. Половина третьего. Трезвый человек в такое время звонить не станет. Он продолжал жевать, но сдался, когда в большой кухне эхом раздался седьмой сигнал, телефон висел на стене, и ему достаточно было протянуть к нему руку.
— Да?
— Эверт Гренс?
— Смотря для кого.
— Мы встречались раньше. Меня зовут Торулф Винге, я государственный секретарь по международным делам.
Гренс протянул руку к транзистору и убавил громкость, пока бархатный женский голос объявлял следующую мелодию. Не помнил он этого типа, который называл себя государственным секретарем по международным делам.
— Это вы так говорите.
— Хотите сами перезвонить?
— Меня больше удивляет, откуда вы вызнали мой номер.
— Хотите перезвонить?
— Скажите просто, что вы хотели сказать, и повесим трубки.
У него уже возникло нехорошее предчувствие. Гренс не сомневался, что позвонивший именно тот, кем себя назвал. Но время как-никак полтретьего ночи, от таких звонков ничего хорошего не жди.
— Это касается человека, который сидит у вас в тюрьме и дело которого вы расследуете. Некоего Джона Шварца. Или, точнее, Джона Мейера Фрая.
— Я плевать хотел на то, что вы тот самый чиновник, который всюду сует свой нос, угрожает и требует ото всех держать рот на замке и прочую ерунду.
— Я уже сказал. У меня в руках решение миграционной службы. О высылке. Фрай должен пересечь границу не позже семи утра.
Эверт Гренс сидел молча, а потом заговорил на повышенных тонах:
— О чем вы толкуете?
— Решение принято вечером, в 19.00, и должно быть исполнено в течение двенадцати часов. Я обращаюсь к вам, потому что хочу, чтобы вы оказали содействие при проведении высылки.
Гренс крепко сжал трубку.
— Как только вам удалось провернуть такое за одни сутки!
Винге ни на секунду не терял самообладания, у него было поручение, и он должен его выполнить.
— У Джона Мейера Фрая нет вида на жительство.
— Вы посылаете его на верную смерть.
— Джон Мейер Фрай нелегально проник на территорию Швеции через Россию.
— Я никогда не стану содействовать тому, чтобы человек, арестованный в Швеции, был приговорен к казни.
— И когда его вышлют, согласно решению, которое я сейчас держу в руках, он вновь окажется в России.
Свену Сундквисту следовало бы спать. Обычно он легко засыпал, когда рядом дышала Анита и он чувствовал ее кожу, — все источало покой, который помогал ему расслабиться.
А началось все с того, что они решили лечь на четыре часа раньше. Свен лег рядом с ней, и Анита спросила, в чем дело. Он понятия не имел, что она имеет в виду.
