Винге удалось втолковать им, что делать.
Но не как.
Он попросил еще немного времени, когда весь загодя расписанный министерский рабочий день окончился, и получил его в двадцать минут первого, во тьме между ледяным четвергом и такой же пятницей.
На столе стоял термос с кофе, чайник, несколько бутылок минеральной воды, а в центре — банки со всякими прохладительными напитками, по вкусу похожими на колу. В этой системе все привыкли к сверхурочной работе, к тому, что на любой вопрос всегда надо иметь четко сформулированный ответ, анализировать все снова и снова при малейшем сомнении, расследовать подоплеку всякого пустого ответа и быть готовым, что тебя попросят в отставку при любом неправильно принятом решении. Они устали, им хотелось пойти домой, но данный вопрос надлежало решить до рассвета.
Торулф Винге налил чаю министру иностранных дел и премьер-министру, а себе — черного кофе, спать до конца этой ночи он уже не рассчитывал.
Это была красивая просторная комната: много воздуха, высокий потолок, мебель исключительно шведского дизайна, даже лампы были приятными для глаза. Винге успел подумать, что сейчас решение по такому делу можно вынести только здесь, когда глаза устали за день от слишком яркого света.
Винге посматривал на обоих мужчин, сидевших в широких деревянных креслах с мягкой обивкой, возможно шелковой, к такой ткани приятно прикоснуться щекой, если позволить себе на миг наклонить голову.
Теперь не время болтать всякую ерунду: они все понимали, зачем собрались.
Министры смотрели на Винге, пока тот не заговорил:
— Вот это будет в «Вашингтон пост» завтра утром.
Он сделал увеличенную копию факса, полученного час назад, — часть статьи, которая появится на первой полосе столичной газеты. Он положил на стол два экземпляра — перед каждым из министров.
— Репортер, некто Апанович, переслал ее нам с просьбой прокомментировать.
Оба мужчины достали очки из твердых черных футляров, бумага зашелестела у них в руках, они внимательно читали, не говоря ни слова. История приговоренного к смерти американского гражданина, который через несколько лет после своей смерти в камере смертников обнаружился живехонек в шведской тюрьме. Предыстория — о преступлении Фрая и его осуждении, две фотографии, одна — парня в оранжевом тюремном комбинезоне, сделанная в зале суда, другая — мужчины значительно старше, с коротко остриженными волосами, бледного, худого, — сделанная в фотоавтомате и вклеенная в фальшивый канадский паспорт. Потом описание того, как он по подозрению в нанесении тяжких телесных повреждений был арестован шведской полицией и помещен в тюрьму в шведской столице. Апанович сослался на несколько анонимных источников, а под конец предоставил слово для возмущенных комментариев сенатору Хиллу и депутату конгресса Кеттерер.
Винге разглядывал своих коллег, пока те читали. Полноватые, седые, в дорогих и свежих костюмах, которые, как всегда, сидели на них кое-как. Он знал обоих еще с юности, они встречались и работали вместе еще в молодежном движении, они доверяли друг другу, им случалось принимать решение с глазу на глаз и прежде.
— Опишите Хилла.
Формулировки сенатор Норман Хилл подбирал понятные, и в то же время безупречные, он хотел, чтобы читателю стало ясно: нельзя, чтобы страна, которую едва разглядишь на карте, игнорировала право амерканского правосудия на смертную казнь, однако он излагал это другими словами, он был корректен и опытен и ухитрился соблюсти все тонкости дипломатии и в то же время не уронить свой авторитет в глазах соотечественников.
Винге посмотрел на своего главного начальника.
— Хиллу шестьдесят восемь лет. Тридцать из них он был сенатором. Он человек политически ответственный, неофициальный campaign manager предстоящей избирательной кампании нынешнего президента. Он искусно держится на заднем плане, но все считают его одним из самых влиятельных людей в Республиканской партии.
Гудки автомобилей где-то вдалеке, чей-то громкий крик прозвучал и замер среди ветра и стужи. Стокгольмская ночь жила своей обычной жизнью, люди двигались по городу, который предоставлял им для этого пространство. Местоположение правительственной канцелярии — в центре города, на оживленной торговой улице, среди ресторанчиков, бездомных и туристов — было символично, власть среди народа, но в этом была и ирония — там за стенами здания кто-то напивался в «Розите» и мочился на фасад дома, а здесь внутри сидели влиятельнейшие люди страны и решали вопросы жизни и смерти.
Торулф Винге налил себе еще черного кофе, показал на термос остальным, но те покачали головами. Он выпил и повернулся к своим начальникам, он хотел продолжения обсуждения.
— Они не отступятся. Мы можем решить это сейчас. А можем потянуть и огрести за это дерьма, только потом нам все равно придется принять то же самое решение. Они уже держат в руках шприц со смертельной инъекцией.
Министр иностранных дел провел рукой по седым волосам, он всегда так делал, когда раздумывал, когда ощущал, что на него пытаются давить.
— Это политическое самоубийство.
— И посол, и Вашингтон ясно дали понять, что Швеция обязана выдавать США подозреваемых в преступлении — даже если этого не одобрят наши сограждане. И Фрай, он ведь американец, да еще приговоренный к смерти.
— Политическое самоубийство. Если все это станет достоянием гласности.
Винге ждал, что скажет премьер, который до сих пор не проронил ни слова. Они были вместе в Люксембурге три года назад, где участвовали в обсуждении нового договора между ЕС и США о взаимной выдаче преступников. Инициатива американского правительства после теракта 11 сентября 2001 года. Теперь премьер-министр поднялся, снял очки для чтения, повесил пиджак на кресло, обтянутое красной мягкой тканью.
— Торулф, мы сидели там оба. Мы помним, какие там звучали вопросы, верно? Я, по крайней мере, не забыл, как по вашему совету улыбался, в ответ на выражения обеспокоенности — есть ли достаточные гарантии, что тем, кого выдадут, будет обеспечено справедливое судебное разбирательство и их никогда не осудят на смертную казнь.
— Я тоже это помню. Само собой разумеется, что ни одна из стран ЕС не выдаст того, кто рискует быть приговоренным к смертной казни. Но разве вы не понимаете? Джон Мейер Фрай не рискует быть приговоренным. Он уже приговорен.
Премьер-министр был высокого роста, когда он стоял под люстрой, хрустальные подвески казались сверкающей шапкой на его вспотевшем лбу Его усталые глаза блуждали по комнате, нервным жестом он поднес ладонь к носу, бессознательно облизал губы.
— Я знаю, что у вас есть предложение; я выслушаю его, как поступаю всегда. Потом мы прервемся. Время позднее. Мне надо позвонить домой и предупредить, что задержусь еще дольше. После этого я сообщу свое решение. Торулф?
Они уже давно поняли, что делать. Теперь им надо втолковать как.
— Я бы не хотел появления подобных статей.
