бок, чтобы на левом бедре не осталось большой, болезненной гематомы. Все равно побои не давали ей спать, но, поворочавшись на холодном каменном полу камеры, она все же находила положение, в котором могла уснуть хотя бы на час-другой. Но это только если она будет аккуратна и внимательна во время допроса, равномерно принимая удары вопрошающего.
— Мне не в чем каяться. Бог Света со мной, — тихо прошептала клирик, готовясь принять очередной удар дубинкой.
Хуже всего стало, когда за ней не приходили почти неделю. Пару раз, пока она спала, тюремщик приносил кувшин с водой, но только это — больше никаких допросов, больше никаких избиений.
И это означало только одно — ее решили казнить, больше вариантов не оставалось.
Когда были силы, клирик молилась, исступленно и искренне, она взывала к Богу Света, молила его о помощи, но, казалось, Он ее больше не слышал. Она больше не чувствовала его теплой силы, его озаряющего присутствия, его покровительства. Тогда, в Кхеро, ей показалось, что Свет вернулся к ней, но сейчас Лавертен ощущала себя брошенной пустой оболочкой, треснувшим сосудом, который совершенно бесполезен. Ее мольбы не уходили дальше стен каменного мешка, в котором оказалась девушка.
Когда дверь в камеру открылась, Авелин уже была готова к смерти. Была готова взойти на костер и принять уготованную ей судьбу. Наверное, так будет и правильнее — кто она без ее служения, без ее цели? Лишь отступница. Ей стоило умереть на той поляне, попытаться дать бой Тьме и колдуну, принять мученическую гибель. Вместо этого она предала Орден, предала своих товарищей, стала выполнять задание колдуна. Наверное, в этом ей и надо было покаяться, наверное, этого от нее требовали. Но поняла это клирик слишком поздно.
Дверь в камеру все также зияла распахнутым проемом, в коридоре виднелся огонек чадящего фонаря, но ни дознавателей, ни тюремщика. Только пустота и тишина.
Не понимая, что происходит, девушка, словно дикий зверь, подкралась к двери. Это проверка? Очередная уловка дознавателей? Очередная пытка?
Нет уж, им не удастся ее провести.
Лавертен отползла в дальний угол своей камеры и, поджав под себя колени, уселась напротив распахнутой двери. Она не облегчит им задачу, не даст повода подозревать еще и в побеге. Бежать будет только виновный! Нет! Она, клирик Авелин Лавертен, была невиновна, ей не в чем было каяться! Она выжила, она принесла дурную весть, но весть необходимую. Кардинал должен узнать о том зле, что обитает в горной долине недалеко от границ Брима, она все сделала правильно!
Дверь оставалась открытой всю ночь, а когда клирик все же сдалась и задремала, то по пробуждению обнаружила себя опять запертой. Видимо, это на самом деле была проверка.
Когда же в коридоре послышались тяжелые шаги нескольких человек, она почти с облегчением вздохнула. Или новый допрос, или казнь! Больше никаких уловок! Но каково же было ее удивление, когда она увидела на пороге своей камеры помощника епископа.
— Встаньте, клирик, — сухо сказал мужчина.
Недоверчиво посмотрев на сановника, Авелин все же поднялась на ноги, стыдливо отворачивая изуродованное многочисленными побоями лицо. Ей претила сама мысль о том, что столь высокий человек видел ее в подобном неподобающем виде.
— Ваше высокопреподобие… — начала Лавертен.
— Пойдемте, клирик, — мотнул головой мужчина, выходя в коридор. — Вас ждут.
Грязную, в изорванной одежде, изможденную, ее повели узким коридором. Она ожидала, что сейчас они окажутся во внутреннем дворе тюрьмы Теллеса, но за очередной дверью она увидела внутреннее убранство центрального храма города. Родные стены, знакомые ей колонны, высокие своды, под которыми она провела множество служений. Она была в самом сердце Северного Епископата, как же она не могла почувствовать Свет⁈ Как она не поняла⁈
Вздрогнув от внезапно посетившей ее мысли, Лавертен спешно опустила голову и засеменила за помощником епископа. Она не достойна находиться здесь. Ее место — на костре, а не в этих святых стенах.
У главного алтаря, выполненного в форме огромного трезубца с факелами на концах, стояли двое. Весь зал же был отлично освещен, на каждой стене и колонне горели лампы и свечи, в этом месте не было ни единого угла, где могла бы затаиться тень.
От яркого света Лавертен резало глаза, но девушка старалась держаться. Неужели, она выдержала это испытание твердости ее духа и ее веры⁈
Епископ — а это был именно Ритор — скользнул по ней взглядом. Мужчину же в длинном плаще со знаком ордена Пламени она, вроде как, не знала. Со спины было не понять.
— Клирик Лавертен… — протянул сановник, когда девушку оставили у подножья алтаря, перед тремя высокими ступенями, а сопровождающие скрылись за колоннами.
Девушка рухнула на оба колена перед епископом, боясь поднять голову.
— Ваше преосвященство…
— Встань, дитя, — внезапно донеслось от фигуры, стоящей к ней спиной.
Мужчина неспешно повернулся и в груди Лавертен похолодело. Черная повязка на левом глазу, исполосованное старыми шрамами лицо, на цепи через всю грудь — окованное серебром писание Света, на поясе — меч и боевой молот-чекан.
Перед ней стоял один из трех верховных паладинов Ордена Пламени, брат Леннарт Неопаляемый.
На лице паладина не было никаких эмоций. Ни интереса, ни раздражения. Его единственный глаз, казалось, вовсе смотрел сквозь Лавертен, отчего клирику хотелось съежиться и стать на самом деле невидимой. Он был настолько выше ее страданий и терзаний, настолько чище и непогрешимее, настолько ближе к вере, что буквально ощущался ею, как высшее существо, живое олицетворение мощи и нелицеприятного, чистого гнева бога Света.
Неловко, Лавертен кое-как поднялась на ноги, в очередной раз смутившись из-за своего неподобающего вида. Как она может стоять тут, у самого алтаря, вся грязная, в крови, перед такими людьми⁈ Даже подняться на костер было бы не так мучительно.
— Я вызвал брата Леннарта из столицы, едва пришло твое послание, — сказал епископ. — Мы хотим узнать правду.
— Ваше… — начала Лавертен, но закончить не успела.
— Покайся, — прозвучала привычная фраза, от которой клирик вздрогнула.
Она подняла глаза на паладина, который истязал ее все эти недели, но не увидела на его лице гнева или отвращения. Он просто выполнял свой долг, подвергал сомнению чистоту маленького клирика, которого покинул свет.
— Я могу рассказать, что случилось со мной и моими братьями после прибытия в Гирдот… — начала Авелин.
После клирик рассказала все, что могла вспомнить. Как они ждали караван, как преследовали какого-то мелкого колдуна, как допросили его, как обнаружили след девочки, который привел их в горную долину.
— Местные немного могли рассказать об этом колдуне, обычно отмалчивались, — тихо, безжизненно рассказывала Лавертен, устремив свой взгляд
