чувствую.
Вадик сел возле дерева, обхватил голову руками, изо всех сил стараясь не расплакаться. Все ожидали, что Варвара Ярослава в живых не оставит, но к некоторым вещам просто нельзя быть готовым. Можно пытаться настроить себя на неминуемое, однако боль от этого не станет меньше.
— Мы знали, что это случится, — выдала очевидность Нонна. — Наш друг погиб. Но вот вопрос: как много он рассказал Варваре о нас, о нашей базе. Ясно же, что эта тварь его пытала, мучила.
— Он ничего не сказал! — резко отозвался Вадик. — Ярослав сильный. Был. Его хоть как пытай, ничего не сказал бы. Он спецназовец, настоящий! И не надо про него говорить, что он предатель!
Нонна поморщилась.
— Успокойся. Никто его не называл предателем. Но мы не можем быть уверены…
— А я — уверен! — выпалил Вадик.
— Да тише вы, — осёк их Семён. — Я одно могу сказать: Варваре не удалось подсадить червя, иначе Ярослав ещё был бы жив и со временем превратился бы в чудовище. Что-то там пошло не так. Скорее всего Варвара его пытала и… Мы все знаем, что у Ярослава было что-то с головой. Может, от боли инсульт случился или ещё какая-то хрень, — он посмотрел на Марину. — Это ведь возможно, правда?
— Разумеется, — подтвердила она, подумав, что тут не нужно быть врачом, чтобы это понимать. — Всё возможно. Но Нонна права, мы должны исходить из того, что Ярослав… — попыталась найти более деликатное слово, — проговорился. У него мог быть затуманен разум, и он мог что-то сказать помимо воли. Это означает, что наш дом в деревне — под прицелом.
— И куда же мы теперь? — развёл руками Семён.
Марина задумалась.
— Мы всё-таки вернёмся. Но не в дом, а расположимся в лесу неподалёку. Будем ждать. Если нагрянут незваные гости, значит, Ярослав проговорился, а если нет… сами понимаете. Приближение чудовищ я издалека почувствую.
— По крайней мере, это хоть какой-то план, — согласился Семён. — Ладно, потопали. Лучше нам здесь больше не задерживаться.
Возвращаясь к «Газели», все шли с поникшими головами. Это больше походило на траурную процессию. Отдаляясь от посёлка чудовищ, Марина ощущала, как внутри неё будто густой мрачный туман рассеивается. Само это место, логово Варвары, давило на сознание, и с каждым шагом становилось легче — физически, но не морально. Боль от потери друга расстоянием не рассеять. Она навсегда засела в душе, как хроническая болезнь в ослабленном организме. Сперва Инга, теперь вот Ярослав. Марине претили такие мысли, однако, помимо воли, она снова задумалась: а стоит ли вся эта борьба подобных жертв? Усталость отвечала на этот вопрос однозначно: «Нет». Но кроме усталости, была ещё и злость, и у неё существовали свои ответы и аргументы. Усталость — явление временное, а злость… Марине казалось, что это чувство уже стало лейтмотивом её жизни, постоянным тёмным попутчиком, который всегда шёл за спиной и нашёптывал на ухо, что делать, как поступать. И от него не хотелось избавляться. По крайней мере — пока Варвара жива, пока по улицам города расхаживают чудовища, пока гибнут друзья и те, кто неугоден королеве монстров.
* * *
В приступе ярости, Варвара разорвала Ярослава на части. Взяв оторванную голову спецназовца за волосы, она швырнула её об стену, затем подняла, приблизила к своему лицу и прошипела:
— Думаешь, ты мне сделал хуже своим взрывом? Нет, ты хуже сделал своим друзьям. Потому что я найду их всех, и твои мучения перед смертью им покажутся пустяком. Жаль, ты этого уже не увидишь.
Она водрузила голову на постамент, на котором до этого стояла дорогая замысловатая статуэтка. Уселась в окровавленное кресло, закинув ногу за ногу.
— Я найду их всех! — ярость не снижалась ни на градус, она кипела в крови, делала мысли чёрными. — Врачиха, пожилая тётка, мальчишка, ну и, конечно же, Семён. Им не скрыться. А если есть ещё кто-то, я и их найду. Слышишь, голова? У меня теперь появилась чёткая цель в жизни. И мне это нравился, — на губах Варвары возникла кривая улыбка, но тут же померкла. — Слишком долго я существовала без цели, начала считать, что именно так и нужно жить. Но я ошибалась. Ты и твои друзья, можно сказать, мне услугу оказали, встряхнули, напомнили, кем я была и кем я должна быть. Да, сейчас я это понимаю.
Она вскочила, быстро подошла к постаменту, схватила голову и крепко поцеловала в то, что осталось от губ после всех истязаний.
— Спасибо! А знаешь, по отношении к тебе я, пожалуй, забуду все обиды. Серьёзно. Теперь, когда ты сдох, мы с тобой найдём общий язык и станем друзьями. Что? Не хочешь быть мне другом? Ну брось дуться. Как у вас, у людей, говорится: кто старое помянет, тому глаз вон, — она повернул в руках голову, заглянула в пустые глазницы. — Вот об этом я и толкую, именно об этом. Знаешь, а ведь у меня никогда не было друзей. Жалость какая, верно? Большое упущение. Ну ничего, дружок, теперь всё станет иначе. А сейчас я, пожалуй, пойду в холодок. Нужно остыть. Составишь мне компанию?
* * *
Расположились в полукилометрах от деревни. Марина ни на секунду не снижала бдительность, с помощью своего дара «сканировала» местность. Всё было чисто, монстров не видать. Нонна стояла возле оврага, глядя себе под ноги, и, судя по виду, она находилась во власти тяжких мыслей. Определённо, последние события давили на неё, за минувшие сутки она словно бы постарела лет на десять, и неизменный бунтарский блеск в её глазах угас.
— Всё не так, — пробормотала она. — Всё плохо. И я не представляю, что дальше делать.
— Мы что-нибудь придумаем, — попытался неуверенно обнадёжить её Семён.
— Придумаем? Устала я что-то придумывать. Инга, Ярослав, все те, кого Мамонт заставил совершить самоубийство… Все эти смерти… теперь я сомневаюсь, что стоило вообще во всё это ввязываться. Слишком велика цена. Никогда не думала, что скажу это, но… у меня нет больше сил противостоять Варваре.
Марина тоже не думала, что когда-нибудь услышит подобные слова именно от Нонны, от «железной леди», которую, казалось, не могут сломить никакие беды. Но, похоже, гибель близких людей может вселить отчаяние даже в таких хладнокровных, как она.
— Нас всего трое, — продолжила Нонна, по-прежнему глядя себе под ноги, словно пытаясь разглядеть среди мокрой опавшей и сопревшей листвы крупицу надежды.
— Четверо! — возмутился Вадик. — Почему меня не посчитали? Я что, по-вашему, совсем никто?
Нонна встрепенулась, поглядела на него с гневом.
— Да потому что ты ребёнок, вот почему я тебя не посчитала! Господи, о чём я вообще
