он им говорил, было полуправдой или откровенной ложью. Хуэй не испытывал никакого желания видеть, как эти негодяи убивают невинных людей. Все, чего он хотел, - это чтобы Сорокапуты доставили его за городские стены и отвлекли любое сопротивление, пока он покончит с жизнью своей матери. Тогда ему больше не понадобятся бандиты. Они могли исчезнуть обратно в пустошах, а он затерялся бы на улицах Лахуна, пока они не исчезнут.
Когда Хуэй тащился обратно в свою палатку после каждого совета, он чувствовал, как внутри него поднимаются волны гнева. Лицо Исетнофрет плясало перед его глазами, так ясно, что он чувствовал, что может обхватить руками ее горло и лишить ее жизни. И Кен тоже был там – его прекрасный брат, которого он любил больше самой жизни и который, не задумываясь, обрек его на ужасную участь. Он не мог найти покоя, пока не свершится расплата.
Хуэй подумал о своей сестре – верной, храброй Ипвет, которая рискнула всем, чтобы спасти его. Он не допустит, чтобы ей причинили вред во время нападения Сорокопутов; он будет защищать ее до самой смерти. Сможет ли он уберечь ее от цепких рук этих головорезов? Он молился, чтобы это было возможно.
Его плечи опустились от бремени этих мыслей, когда он приблизился к своей палатке и почувствовал потребность в человеческом утешении. Но Ахура с таким же успехом могла бы находиться в другом мире. Прищурившись в сгущающихся сумерках, Хуэй разглядел силуэты двух стражников, стоящих на вершине каменных ступеней, единственного входа в крепость. Басти разместил их там не столько для того, чтобы помешать людям уйти, сколько для того, чтобы предотвратить проникновение любого врага. Повелитель Сорокапутов никому не доверял.
- Ты думаешь о своей женщине?
Хуэй вздрогнул, услышав голос. Фарид стоял почти невидимый в тени.
- Пустая трата времени, я знаю. Басти хочет, чтобы все внимание было сосредоточено на рейде на Лахун. Женщины будут их наградой, когда они вернутся.
- Есть другой путь вниз.
- Где? И откуда ты знаешь? Ни один другой мужчина здесь не говорил о подобном.
Фарид посмотрел на звезды, его крючковатый нос вырисовывался на фоне ночного неба.
- Я использую свое время с умом. Басти хотел бы думать о нас как о пленниках. Мне всегда нравится иметь другой выход из любой трудной ситуации. - Он указал через весь лагерь на кучу мусора, куда мало кто отваживался сунуться. - В естественной стене вокруг этой вершины есть брешь, не более чем бесполезная расщелина для любого, кто пройдет мимо. Но я нашел время, чтобы заползти в нее, а за ним есть узкая тропинка. Это трудный подъем, не сомневайся. На некотором расстоянии человеку пришлось бы крепко держаться за скалу. Ему нужна была бы веская причина, чтобы попытаться это сделать. - Он сделал паузу. - Но у тебя есть веская причина.
Через несколько мгновений Хуэй уже спешил к краю лагеря. Он задохнулся, когда наткнулся на отвратительную вонь мусора, и его глаза наполнились слезами, но каким-то образом он нашел расщелину, которую описал Фарид, и спустился в нее.
На дне расщелины в скале Хуэй выбрался на головокружительную тропу. Она была едва достаточно широкой, чтобы он мог проползти по ней, держась за край скалы. Временами порывы ветра были такими сильными, что его сердце бешено колотилось, когда он думал, что его сорвет со склона горы и швырнет на камни внизу. ЕЕго пальцы проникали в трещины, которые не могли видеть глаза, а левой ногой он нащупывал впереди себя устойчивый склон. Вскоре тропа расширилась, ветер стих, и, когда он обогнул склон горы, лунный свет осветил путь впереди.
Наконец Хуэй почувствовал струйки дыма от костра из ослиного навоза и ступил на уступ, где в серебристом свете купался лагерь женщин. Освободившись от мучений, причиненных им мужчинами, хотя бы на время, женщины то тут, то там возвышали свои голоса в радостных песнях. Ему стало легче дышать. Мелодии заглушали шаги, когда он приближался.
Охранника на посту не было, без сомнения, он не видел особых причин проявлять бдительность. Хуэй пробирался между палатками, пока не добрался до того места, где, как он видел, Ахура разбила свою. Когда он отодвинул створки, она вздрогнула, но он прижал палец к губам, и она просияла от того, что, как он надеялся, было искренним удовольствием видеть его.
Подползая к ней, он прошептал: - Я почувствовал желание быть с тобой.
- Конечно. Как ты прошел мимо стражников на вершине лестницы?
Хуэй рассказал ей о тайном пути, и она, казалось, была счастлива, что их не будут разлучать так долго, как они предполагали; или, возможно, ей нравилось контролировать его, зная, что он готов рискнуть жизнью, чтобы увидеть ее.
Какое-то время они целовались, а потом она оседлала его. Когда он выдохся, они лежали вместе, слушая песню, разносящуюся по лагерю.
С тех пор как он покинул Лахун, Хуэй научился с легкостью выдумывать свое прошлое. Он то и дело менял свою историю, чтобы получить преимущество. Но когда он лежал, наслаждаясь теплом кожи Ахуры, желание рассказать правду одолело его.
- Скоро нам придется расстаться, - начал он.
- Ты сыт мной по горло? - спросила она голосом, сочащимся кислотой.
- Нет, никогда. Но в ближайшие три дня Сорокопуты совершат набег на Лахун на западе.
- И ты опасаешься за свою жизнь в этом рейде?
- Нет. Но когда Сорокопуты вернутся, меня с ними не будет.’
- Ты дал клятву на крови!
- За последние дни я много чего наговорил. Если боги проклянут меня за нарушение этой клятвы, пусть будет так. Я не буду доживать свой век среди банды головорезов. У меня дела в Лахуне. У меня есть дело в Лахуне. И если меня при этом убьют, я умру счастливым.
Хуэй чувствовал, что Ахура обдумывает его слова. Он никогда раньше так с ней не разговаривал.
Она прижалась губами к его уху и выдохнула: - Расскажи мне все об этом деле.
Хуэй рассказал ей свою историю. Ахура положила голову ему на грудь, молча слушая, пока он не закончил, а затем сказала: - Ты сильно страдал.
Слова были ровными и лишенными жалости – жест, не более того. Хуэй знал, что ему не следовало ничего ожидать
