языке они говорили? – нарушил затянувшуюся паузу Бран, и мое сердце замерло.
После некоторой заминки Альгидрас произнес:
– На северном.
– На каком «северном»? – допытывался Бран. Взгляд у него был цепкий и нехороший.
– Да кварский это! – сплюнул один из воинов княжича и отвернулся в сторону, чтобы не встречаться с тяжелым взглядом Брана.
– На этом языке говорят в Савойском монастыре, – произнес Альгидрас. – Он вправду кварский.
Среди воинов произошло какое-то движение. Я отметила, что еще у пары человек появились в руках ножи.
– Откуда ты знаешь этот язык? – спросил Горислав. Его взгляд тоже не предвещал ничего хорошего. Куда только подевалась его обычная веселость?
– Я учился там, – пояснил Альгидрас. – Младшего сына старосты отдают в учение в монастырь. Я встретил там восемь весен.
– Ты знаешь этих людей? – спросил Бран.
Альгидрас наморщил лоб, словно пытался вспомнить.
– Одного или двоих в лицо, – сказал он. – Имена – нет.
– Откуда ты знаешь, что они вправду ищут свитки?
По лицу Брана было видно: он уже назначил Альгидраса виноватым в этом происшествии, что, очевидно, сильно уменьшало шансы хванца доехать до Каменицы. Я обхватила себя за плечи, почувствовав озноб. Проверять, действительно ли хванская Святыня хранит того, кто ей служит, или это только сказки, очень не хотелось.
Альгидрас ровно произнес:
– Они спрашивали о свитках. К тому же я знаю того, кому они служат. Он… вправду собирает старые предания.
А ведь Альгидраса неделю не было в Свири. Мог ли он встречаться с кем-то из этих людей? Вполне…
– Откуда нам знать, что ты с ними не заодно? – озвучил Горислав общую мысль.
– Знать вы не можете, – безропотно согласился Альгидрас, протягивая руки еще ближе к огню, и на этот раз я могла поклясться, что пламя лизнуло его ладонь. Впрочем, хванец даже не поморщился, как будто это ему совершенно не причинило боли. Интересно, заметил ли это кто-нибудь еще?
– Назови причину, по которой мы не должны отрубить тебе голову прямо здесь, – спокойно сказал Горислав.
Бран бросил на него взгляд и открыл было рот, вероятно, чтобы одернуть, но в последний момент смолчал. И это было хуже всего. Альгидрас пожал плечами, и я внезапно почувствовала то, от чего уже отвыкла, – волну эмоций: сильных, жгучих, окрашенных в чужие цвета. В эту секунду он очень сильно злился. И злость была схожа с той, которая затапливала его душу во время нашего разговора об Алваре. А еще в Альгидрасе сейчас совсем не было страха. Зато было страшно мне, потому что я вдруг подумала, что если он прав относительно возможностей Святыни, то попытка его убить обернется неминуемой гибелью тех, кто ее предпримет. Я оглядела воинов и до боли сцепила пальцы. Я не желала им смерти, никому из них.
– Меня позвал в Каменицу княжич, – наконец подал голос Альгидрас. – Если ты отрубишь мне голову, тебе придется объяснять княжичу, почему ты это сделал. Никто из этих людей не причинил вам вреда. Я думаю, они и не собирались.
Горислав хмуро кивнул, признавая доводы.
– А если бы они не поверили? Стали искать? – спросил свирский воин.
– Они бы не стали, – медленно проговорил Альгидрас. – Не стали бы причинять вред. Им нужны только свитки.
– Что в тех свитках? – спросил Бран.
Альгидрас пожал плечами:
– Я не знаю, я никогда их не видел.
– Ты врешь! – сказал один из воинов княжича.
– Думай как знаешь, – вновь пожал плечами Альгидрас.
– Оружие на землю! – сказал Бран. – Ты под стражей.
– Коль ты решил, что вам не нужен лишний воин… – Альгидрас покорно встал, вынул кинжал из ножен.
Я замерла, вспомнив, как он умеет с ним обращаться. И кажется, не только я – некоторые воины напряглись и положили ладони на рукояти мечей. Однако Альгидрас бросил кинжал на землю, спокойно отцепил от пояса ножны с мечом и положил их рядом с кинжалом.
– Стрелы с луком там. – Он указал под соседнее дерево, где были сложены вещи. – Больше у меня ничего нет. – Он развел руки в стороны, словно предлагая себя обыскать.
– Пусть его, – впервые подал голос Вадим, и обыскивать хванца не стали.
После того как один из воинов княжича убрал оружие куда-то в общую кучу, Альгидрас вновь присел на корточки и протянул руки к огню. Выглядел он при этом так, как будто ничего не случилось. Однако я не могла отделаться от фантомного ощущения злости.
Над нашим небольшим лагерем повисло ощутимое напряжение. В полной тишине Вадим раздал ужин. Я следила за тем, как он ведет себя с Альгидрасом, и, к своему облегчению, отметила, что миску с едой он протянул ему вполне дружелюбно.
Уже забравшись на ночь в повозку, я наконец-таки набралась храбрости и спросила у Добронеги, что теперь будет. Впрочем, заканчивая свой вопрос, я уже знала, какой получу ответ, и совсем не удивилась, когда Добронега пожала плечами и сказала:
– Одним богам известно.
– Но вы ему верите? – спросила я, глядя на Злату.
Злата зажмурилась, сделав вид, что спит. Я досадливо поморщилась и перевела взгляд на Добронегу.
– Я верю в то, что он не причинит нам вреда, дочка. Спи, не бойся.
Я вздохнула, понимая, что Добронега неверно истолковала мое беспокойство. Я боялась не за себя. Я не знала, переживет ли эту ночь он.
Ты глупец, Алвар, и это тебя погубит.
Альгар Ты не можешь заранее знать этой сказки финал,Можешь только гадать, чем закончится долгий путь.Тот, кто вечность назад в эту сказку тебя призвал,Может статься, позволит немного тебе отдохнуть,Оглядеться, побыть напоследок самой собой,Улыбнуться рассвету, запомнить сияние дня,Распахнуть свое сердце, впуская в него любовь…И позволит не видеть, что это опять западня.
Глава 18
Утром я чувствовала себя совершенно разбитой. Когда Бран отдернул полог повозки, чтобы сказать, что мы выдвигаемся в путь, я с трудом села и едва подавила первый порыв спросить, где Альгидрас, настолько непривычно было видеть на этом месте другого. Впрочем, когда повозка тронулась, воин, который пристроился справа, наклонился в седле и, протянув руку, задернул полог. Эту руку я узнала бы из тысячи. Значит, он также едет рядом и ничего не случилось. Я почувствовала такое невероятное облегчение, что, устроившись поудобнее, тут же провалилась в сон. К счастью, без сновидений.
Остальные дни пути были похожи один на другой. Мы все так же уныло тряслись в повозке. На коротких стоянках я вздыхала с облегчением, видя Альгидраса живым и невредимым, потому что все равно подспудно боялась того, что кто-то из отряда наплюет на доводы разума и ценность Альгидраса для княжича. Однако пока все держали себя в руках. Ночевали мы в повозке, и больше никто не подходил сказать, чтобы я закрыла полог, поэтому я подолгу смотрела сквозь щель на звездное небо, вот только оно больше не казалось таким завораживающим.
Чем ближе мы подъезжали к столице, тем напряженнее становилась наша охрана. Смех звучал все реже, а потом прекратился вовсе. Воины переговаривались только по делу, когда мы выбирались из повозки; между нами и лесом всегда находилось несколько дружинников, а прежде чем позволить нам отойти от стоянки, воины проверяли густые заросли. Впрочем, отметила я это далеко не сразу. Лишь когда рядом со мной, прогуливавшейся вдоль дороги после нескольких часов неподвижности, будто невзначай вырос Горислав, против обыкновения даже не попытавшись пошутить, я наконец осознала, что нас перестали оставлять одних и все время действительно охраняют. Насколько серьезным должно быть положение, чтобы даже Горислав перестал зубоскалить?
Впрочем, Горислав, как я и предполагала, оказался отнюдь не беспечным шалопаем. Я и раньше подозревала, что за его наигранной веселостью кроются цепкий ум и твердость характера. Теперь же могла убедиться в этом воочию. Спустя некоторое время после военного совета он вдруг стал разговаривать с Альгидрасом так, будто ничего не случилось. Садился рядом с ним в круге отчуждения, как я стала про себя называть свободное пространство, образовывавшееся вокруг хванца, где бы тот ни появился, что-то спрашивал и даже неизменно получал ответы. Сам Альгидрас никого ни о чем не спрашивал, к общению явно не тянулся и, казалось, даже не особенно тяготился всеобщим бойкотом, хотя порой до меня долетали отголоски неизменной злости и чего-то похожего на глухую тоску. В такие моменты очень хотелось перехватить его взгляд и подбодрить, но он намеренно не смотрел в мою сторону, подойти же к нему на виду у всех я не решалась. Оттого я была рада,
