травой и полевыми цветами, всегда сладко и прохладно пахло, и ветерок разносил свежее дыхание водной глади на многие сажени. Не зря арендатор Берко выстроил свой дом на пригорке, с видом на пруд.
На противоположном берегу белела могила старого пана Крашницкого, владельца окрестных земель. Пан с юности питал слабость к шампанскому, с годами перешел на коньяк, и лет десять назад, допившись до чертиков, полез спасаться от них в пруд. На столе в его кабинете обнаружили завещание: хочу лежать здесь, назло всем бесам. Так его и похоронили – недалеко от берега, рядом с плакучей ивой.
В смерти пана Крашницкого был виноват арендатор Берко. Именно он запрудил Курувку и, отведя рукав, затопил лощину, создав злосчастный пруд. Намерения у Берко были самые лучшие – кому могло прийти в голову, будто вместе с прудом сооружают и могилу старому пану?
А пруд получился знатный: от берега до берега почти двести саженей, в длину чуть ли не тысяча, а глубина саженей двадцать. В глубокую, прохладную воду арендатор выпустил зеркальных карпов, и они так расплодились, что по осени обозы с рыбой из поместья Крашницкого стали доходить до самого Люблина. Пан получал от пруда хороший доход, и никто не мог предположить, будто он послужит причиной его преждевременной гибели. Впрочем, знающие люди утверждали, что пан и так бы сгинул от белых чертиков, если не в пруду, так в другом месте.
От пруда всегда веяло прохладой, и Берко, строя дом, так расположил окна, что его продувало насквозь, принося немалое облегчение в жаркие дни. Этот дом вызвал немало нареканий и среди евреев, и у поляков.
– Не дом, а хоромы, – повторяли злые языки, – пану пристало тут жить, а не арендатору!
Но Берко не обращал на пересуды ни малейшего внимания. Он двадцать лет прослужил арендатором у старого Крашницкого и уже десять лет управлял имением от имени молодого пана Тадеуша. Берко так привык командовать и распоряжаться, что иногда ему казалось, будто это его поместье, его угодья, его пруд, его деньги. Окрестные крестьяне за глаза величали его всемогущим арендатором, это прозвище, разумеется, докатилось до его слуха и немало льстило самолюбию.
Он и вправду трясся над панским добром, точно над своим собственным. Поместье Крашницких, когда Берко взялся за него тридцать лет назад, было не из больших и вовсе не из богатых. Возможно, именно поэтому оно и попало в руки молодого арендатора. А Берко за долгие годы неустанного труда и бесконечных выдумок превратил его в золотое дно!
Чего он только не придумывал! Вокруг дома высадил липы, выкопал и привез большие деревья, и спустя год пустырь покрылся узорчатой, играющей тенью листвы. Никто не мог понять, зачем Берко понадобилась эта блажь, пока он не завел пасеку. Пчелы стали собирать пыльцу с цветущих лип, и через три года мед разливали уже бочонками. И какой: чистый, пахучий, сладкий, аж скулы сводило! Не мед, а чистое золото! Покатились, застучали по шляху колеса телег в Люблин на ярмарку, а обратно потекли в панский карман золотые монеты.
Возвел греблю, на ней соорудил мельницу, сбросил цену за помол, и со всей округи потянулись телеги, полные нагретого солнцем зерна. Мельница работала круглосуточно, и серебряный поток муки не останавливаясь струился в мешки.
– Не мука, а чистое серебро, – повторял Берко, подсчитывая выручку.
Вдоль Курувки тянулись заливные луга, поросшие светло-зеленой травой. Пологие холмы Галиции прятали их в своих ладонях, и когда выпадало жаркое лето, гречиха и кашка поднимались выше пояса. Берко построил коровник, завез голландских симменталок, начал косить сено на лугах и заготовлять его впрок. Сытые коровы стали доиться, хоть молоко выливай. Пришлось пристроить маслобойню и варить сыр.
Завел Берко и овец, отгрохал громадную овчарню – и повез на рынок шерсть и парную баранину. Все, к чему бы ни прикоснулись его руки, превращалось в золото.
И дочка у него получилась чистое золото, не зря Златой назвали. Красавица и праведница. С раннего детства мечтала выйти замуж за мудреца Торы и стать табуреткой, на которую он ставит ноги во время учения Талмуда. Вы спрашиваете, как рождаются такие девушки, откуда им на ум приходят подобные мысли? Даже не спрашивайте, существуют вопросы, на которые нет ответа. Иногда спускаются с Небес высокие души, одни воплощаются в мужское тело и становятся праведниками. А другие оказываются в женском…
Сам Берко не был большим знатоком учения. Правда, после хейдера он провел три года в ешиве, где учителя хвалили его за светлую голову и прекрасную память, но книжная жизнь ему не понравилась. Берко был человеком действий, а в ешиве поступком считался доскональный разбор сложного комментария. Нет, он ничего не имел против мудрецов Торы и даже соглашался поддерживать их деньгами, в разумных, разумеется, пределах, но зять ему был нужен иного склада. С дочкой Берко не спорил, а просто пропускал мимо ушей ее мечты.
Злата расцветала с каждым днем. Сваты Курува чуть ли не дрались между собой за право представить Берко претендентов на ее руку. Еще бы, не каждый день попадается богатая невеста, по-настоящему красивая и без позы праведная. Ждали, пока ей исполнится шестнадцать лет, ведь отец заранее объявил, что расстанется с дочкой не раньше, чем через четыре года после ее бат-мицвы.
Мать Златы умерла очень рано, успев родить только одного ребенка. На похоронах любимой жены Берко поклялся, что в его жизни больше не будет ни одной женщины. И, хоть раввины объясняли, что он поступает неверно, и что еврейский закон не поощряет аскетизм, и что для благополучия его и Златы он обязан жениться, причем как можно скорее, – Берко сдержал слово. А чтобы большой дом на пригорке возле пруда не пустовал, он пригласил свою многодетную вдовую сестру, и Злата выросла в обществе целой оравы двоюродных братиков и сестричек.
Однажды вечером Берко вышел прогуляться на берег пруда. День выдался душным, и набегавшийся с утра арендатор захотел подышать свежим воздухом. От воды шла прохлада, ночной ветерок приятно обдувал лицо. Пользуясь тем, что в темноте его никто не видит, Берко расстегнул рубаху и подставил ветерку вспотевшую грудь.
По наружности арендатор был рослым мужчиной, плотное, полное лицо, обросшее начинавшей седеть бородой, часто носило высокомерное выражение. Одевался он дорого и ходил враскачку, слегка выворачивая ноги, как ходят решительные, деятельные люди.
Прогулка доставляла ему необычайное удовольствие, и, сам того не заметив, он обогнул пруд и оказался возле могилы старого пана. Не иначе как черт его туда заманил.
На могиле сидел теленок, луна сверкала и переливалась в его
