Казимир даже головой затряс, решив, будто задремал и видит раввина во сне.
– Ты не спишь, – негромко произнес на идиш раввин.
– Хорошо, я не сплю, – изумился Казимир. – Тогда что ты тут делаешь?
– А ты что тут делаешь? – парировал раввин.
– Я орган слушаю.
– И я тоже.
– Раввины не ходят в костелы слушать мессу.
– А почему ты решил, будто я раввин? Я шед.
– Шед? – хмыкнул Казимир. – Демон, что ли?
– Да, разумеется. Но не просто демон, а демон еврейский!
– Так что же еврейский демон делает в костеле? – иронически усмехаясь, спросил Казимир. Он уже оправился от удивления, и разговор начал его забавлять.
– То же, что и еврей.
– Выбыл я из евреев, – огрызнулся Казимир. – Теперь я поляк и католик.
– Это ты так думаешь, – в свою очередь усмехнулся демон. – Вспомни, что сват тебе говорил. Никуда ты из евреев не выбыл.
– А откуда тебе про свата известно? Ты что, с ним знаком?
– Дурачок ты, дурачок. Я же демон, и поэтому со всеми знаком.
Слово «дурачок» больно резануло слух, и Казимир набычился, обидевшись на незнакомца.
– Демон ты или сам дурак, я не знаю. Выкладывай, зачем явился? Что тебе от меня нужно?
– Ничего не нужно. Я все уже получил.
– То есть?
– Ты уже мой. С головы до ног. Вот я и пришел поглядеть на свое имущество.
– Имущество себе нашел, пся крев! Я свой, и больше ничей.
– Это тебе так кажется, дурачок.
– Не смей называть меня дурачком! Не то звездану по сопатке.
Казимир сжал кулак и сунул его под нос незнакомцу.
– Ладно, ладно, не горячись, – сказал тот, не обращая на кулак ни малейшего внимания. – Я ведь пришел дать тебе вознаграждение.
– Какое еще вознаграждение? – хмуро произнес Казимир, убирая кулак. Честно говоря, не происходи этот разговор в костеле, он бы уже давно засветил нахалу промеж глаз.
– Верняк, которого ты ждешь, и молодую синеглазку с полными грудями, из хорошей семьи.
– Да ты и вправду демон! – поразился Казимир. – Откуда тебе это известно?
– Если будешь меня слушаться, – самодовольно улыбнулся демон, – все получишь. Причем быстро.
– А что я должен делать?
– Немного, – осклабился демон. – Только то, что я говорю.
– Какая мне разница, кого слушаться! – вскричал Казимир. – Хуже уже не будет!
– Очень здравый подход, – согласился демон. – Я бы даже назвал его разумным и взвешенным. А теперь слушай внимательно. В понедельник с самого утра ты идешь на рынок и скупаешь все партии бревен, которые сможешь купить на свои деньги. После обеда прибудет известие о лесных пожарах в Галиции, и цена на бревна подскочит. Ты немедленно продашь то, что купил утром, а к вечеру поступит сообщение, что известие о пожарах было ошибочным, и цена вернется к первоначальной. Но ты успеешь сорвать свой первый куш.
– Неужели все так просто? – засомневался Казимир.
– Все просто, когда все понимаешь. В среду я тебя отыщу и скажу, что делать дальше.
– Только, пожалуйста, – поморщился Казимир, – не в этом наряде.
– А чем он плох, – демон провел рукой по меху штраймла. – И красиво, и удобно.
– Да люди начнут болтать лишнего: мол, опять с раввинами связался.
– Люди, ха-ха-ха, люди, – рассмеялся демон. – Не думай об этих козявках. Ты теперь со мной, Казюк, под моей защитой, опекой и высочайшим покровительством. Ладно, чтоб тебя не нервировать, буду в камзоле. Да и ты приоденься, на встрече с демоном надо выглядеть достойно.
– Приодеться! На какие такие шиши?!
– Будут у тебя шиши, – заверил демон. – Крупные, сладкие шиши. И почет, и женщины, и богатство. Ты сделал правильный выбор, Казюк!
И был с Казимиром демон, и все у него пошло гладко и быстро. Жердочка цеплялась за жердочку, ступенька ложилась на ступеньку, черта находила на черту. Через год Казимир стал одним из первых богачей Варшавы, поселился в особняке на Гжибовской площади, выезжал в карете, запряженной шестеркой лошадей. Теперь многие искали его внимания, заискивали, лебезили, подхалимничали. О Куруве, прошлой жизни и невзысканном долге в пятьдесят золотых он и думать забыл.
Женился Казимир на девушке из шляхетского рода, девятнадцатилетней блондинке с ослепительными голубыми глазами и умопомрачительными размерами женских прелестей. Через год она родила ему сына, через два – дочь. Денег становилось все больше, мебель и наряды все роскошнее, а вот счастье в доме не ночевало.
Характер у блондинки оказался скандальным, голос – громким, а повадки – мстительными. Казимир, похоже, ее раздражал. И его еврейский акцент в польском языке, от которого он так и не избавился, и его привычки, и его вкусы. Очень быстро блондинка разделила дом на свою половину и часть мужа. У себя она принимала подруг, устраивала веселые вечеринки с танцами, приглашала певцов, музыкантов. Казимира на них не звали, он был обязан только платить за все, и платить щедро.
Женские прелести блондинки стали для него недоступными: она постоянно была сердита на мужа по тому или иному поводу, и этого хватало, чтобы запирать на ключ дверь в ее спальню.
Разумеется, за свои деньги Казимир получал на стороне то, в чем ему отказывали дома, но разве такое положение в семье можно было называть нормальным?
С годами положение становилось все хуже и хуже. До Казимира стали доходить слухи о любовниках жены. Блондинка меняла их довольно часто, и после завершения каждого романа добрые католики непременно докладывали обманутому мужу. Попытки поговорить с женой заканчивались жуткими скандалами с горами битой посуды.
Казимир пытался поймать ее на горячем, нанимал людей, которые следили за каждым шагом блондинки, но она была умна и не дала ни одной возможности поймать себя с поличным.
На просьбы Казимира приструнить жену демон только разводил руками.
– Не в моей власти сие, – грустно повторял он. – Сам от них страдаю.
– Так что же делать? – вопрошал Казимир. – Как жить дальше?
– Страдать, – отвечал демон. – Выбранный тобою Бог преподнес всем своим последователям урок мученичества. Вот и следуй его заветам.
Детей бешеная синеглазка воспитала как истовых католиков. Слово «еврей» в ее доме было запрещено и никогда не произносилось. Сына она послала в Пшемысль учиться в иезуитской семинарии. Вацлав закончил ее с отличием и получил назначение ксендзом в Курув.
Глава восьмая
Человек новомесячья
Там, где река Курувка делает плавный изгиб, словно готовясь влиться в Вислу, широко и привольно раскинулся искусственный пруд. Из-за большой глубины вода казалась темно-фиолетовой, поэтому пруд походил на огромную чернильницу, поросшую вдоль берегов ивами и камышом. Только на мелководье, где солнечные лучи пробивали воду до самого дна, нежно зеленела молодая тина.
На берегу, поросшем высокой
