Несколько бревен мне с трудом удалось перетащить к воде, где я спустил их на воду, перевязав лозами. К закату мой плот был готов и покачивался на воде; я положил на него мундир, сапоги и пистолет. Затем я вернулся в заросли, ища какое-то подобие весла. Вглядываясь в тростник, я услышал металлический щелчок – кто-то взводил курок! Меня взяли в плен.
История этого бедствия коротка и проста. Один конфедерат из «национальной гвардии», услышав шум на острове, прискакал туда, спрятал лошадь и незаметно выследил меня. Читатель, если вы когда-нибудь попадете в плен, желаю, чтобы вас пленил такой же замечательный малый! Он не только оставил меня в живых, но и предотвратил неуклюжее и неблагодарное покушение на собственную жизнь (подробности я лучше опущу), просто взяв с меня честное слово, что, пока нахожусь в его власти, я больше не попробую бежать. Бежать! Я не сумел бы бежать даже от новорожденного младенца.
В тот вечер в доме моего тюремщика устроили прием, на который собрались представители элиты со всей округи. Что за зрелище! Офицер-янки в полной форме – за вычетом лишь сапог, которые не налезали на его распухшие ноги, – стал достойным зрелищем, и те, кто пришли насмехаться, остались, чтобы просто поглазеть на меня. Больше всего, по-моему, их занимало то, как я ел. Развлечение продлилось допоздна. Они были слегка разочарованы тем, что у меня не оказалось рогов, копыт и хвоста, однако стойко справились с разочарованием. Среди тех, кто пришел поглазеть на меня, была очаровательная молодая женщина с плантации, возле которой мы накануне столкнулись с врагом, – та самая, которую я заподозрил в намерении выдать мое укрытие. Такого намерения, как оказалось, у нее не было. Она бежала к группе всадников, чтобы узнать, не ранен ли ее отец – кем, хотелось бы мне знать. Никто меня не связывал. Тюремщик даже оставил меня с женщинами и детьми, а сам пошел узнавать, что со мной делать. Можно сказать, что прием стал явно успешным. Сожалеть можно лишь о том, что гость, по невоспитанности своей, заснул крепким сном среди празднества, и его уложили в постель сочувственные и, как у него есть основания полагать, нежные руки.
На следующее утро два вооруженных всадника повели меня дальше. Помимо меня, с ними шел еще один пленник, захваченный во время рейда на тот берег реки. Он оказался довольно неприятным типом – иностранец, метис, который достаточно неплохо владел нашим языком, чтобы продемонстрировать собственную несдержанность. Мы шли весь день, время от времени встречая небольшие отряды кавалеристов. Все они, за исключением одного офицера из Техаса, обращались с нами вежливо. Однако мои охранники предупредили: если нам повстречается Джефф Гейтвуд, он, наверное, отберет меня у них и повесит на ближайшем дереве. Несколько раз при приближении всадников они приказывали мне отойти в сторону и спрятаться в зарослях. Один из них оставался рядом и охранял меня, а второй двигался дальше с моим спутником-пленным, за чью шею они как будто совсем не опасались. Да и я от всей души желал, чтобы его повесили.
Джефф Гейтвуд был командиром «партизан» и пользовался в округе дурной славой. Друзья боялись его больше, чем враги. Мои охранники рассказывали невероятные истории о его жестокости и подлости. Судя по их словам, в воскресенье я наткнулся в лесу именно на его лагерь.
На ночлег мы остановились на ферме, пройдя не более пятнадцати миль из-за состояния моих ног. Нас накормили, а потом разрешили спать у костра. Мой спутник снял сапоги и вскоре крепко заснул. Я не стал раздеваться и, несмотря на усталость, не сомкнул глаз. Один из охранников также разулся и снял мундир, положил оружие себе под голову и заснул сном праведника. Второй сидел в углу у печи и караулил. Жилище, в котором мы ночевали, представляло собой бревенчатую хижину, разделенную на две части. Между двумя частями располагалось открытое пространство, накрытое крышей, – такая архитектура не редкость для тех краев. В своеобразный двор, где мы находились, можно было попасть снаружи. Напротив входа горел костер. У двери стояла кровать, на которой спали старик, хозяин дома, и его жена. Их «спальня» была частично отделена от нас занавеской.
Через какое-то время часовой начал зевать, потом клевать носом. Скоро он растянулся на полу, сжимая пистолет, но по-прежнему смотрел на нас. Какое-то время он лежал, приподнявшись на локте, потом положил голову на руку и замигал глазами, как сова. Я время от времени притворялся, будто храплю, а сам наблюдал за ним, приоткрыв глаза. Вскоре случилось неизбежное – он крепко заснул.
Полчаса спустя я тихо встал, особенно стараясь не побеспокоить подлеца, лежавшего рядом, и как можно неслышнее направился к двери. Как я ни старался все делать бесшумно, щелкнул замок. Старуха села на кровати и посмотрела на меня. Поздно! Я метнулся за дверь и что было мочи побежал к ближайшему лесу, в выбранном заранее направлении. На бегу я перемахивал через ограды, как заправский гимнаст. За мной гналась целая свора собак. Говорят, что в штате Алабама больше собак, чем детей школьного возраста, причем содержание собак обходится дороже. Вероятно, их высоко ценят.
Оглядываясь на бегу, я видел и слышал, что на ферме поднялась суматоха. К моей радости, старик, очевидно не понимая, куда подевалась свора, громко подозвал собак. Они оказались послушными и вернулись домой; в противном случае старый мошенник получил бы только мой скелет. Так что угроза быть разорванным ищейками снова миновала. Бояться другой погони у меня не было причин. Внимание часового всецело занимал пленник-иностранец, а в лесу, да еще в темноте, я без труда ушел бы от второго часового – или, если бы понадобилось, без труда застал его врасплох. Как бы там ни было, никто за мной не гнался.
В пути я ориентировался по Полярной звезде (которую никогда не устану благодарить), старался держаться дальше от дорог и открытых мест возле домов. Я шел по лесу, продирался сквозь заросли, переплывая каждый поток, какой попадался мне на пути (судя по всему, некоторые из них я переплывал не однажды). Я выбирался на берег, цепляясь за ветки, стебли тростника и за все, за что можно ухватиться. Попробуйте безлунной ночью прогуляться даже по самой знакомой местности, и вы получите незабываемые впечатления. К рассвету я, наверное, не прошел и трех миль. И одежда моя, и кожа были изорваны в клочья.
В течение дня я старался держаться дальше от полей, за исключением кукурузных; но в прочих отношениях поход стал заметно
