я отчётливо вижу осознанные глаза-бусинки. Затем ворона громко каркает и срывается с ветки. Проносится дальше, колыхая листья кончиками крыльев. Я покорно следую за ней.
Не думала, что когда-нибудь захочу вернуться сюда вновь. Особенно, если учесть, что прошли всего сутки. Но мне на удивление не страшно. Решительно следую знакам, полностью доверяя интуиции.
Ещё с того момента, как ушёл Олег, я точно знала, что не стану отлёживаться в больнице. Выписывать меня в ближайшие дни, естественно, не собирались. Поэтому на ночь глядя ушла самовольно, подписав все отказы. Ноги сами потащили меня в лес. Слабость ещё не прошла, поэтому пришлось потратить на дорогу больше времени, чем хотелось бы. Не знаю, что планирую найти, но должна проверить.
Вслед за вороной сворачиваю с тропы и пробираюсь через толстый слой гнилой листвы. Где-то в кронах деревьев встрепенулась целая стая. Со всех сторон доносится многократное требовательное карканье. Значит, по идее, я на верном пути. Дорогу эту знаю, поэтому пока не нервничаю. Мы с родителями истоптали эти тропы вдоль и поперёк в поисках грибов. Вспоминая уверенную спину отца в камуфляжной куртке, ведущую нас в глубину леса, боль сдавливает горло тугим канатом. Я шла по его следам: высокие резиновые сапоги оставляли большие отметины на влажной листве и в грязи. Мама, как обычно, замыкала шествие, присматривая за мной. Я постоянно оглядывалась и ловила её улыбку, которая была теплее даже солнечных лучей.
Трепет крыльев выдёргивает меня из воспоминаний, оставляющих болезненные следы на щеках в виде быстро остывающих дорожек слёз. Небрежно вытираюсь рукавом и задираю голову вверх. Со всех сторон меня окружают высоченные сосны. Здесь мы с родителями собирали много маслят. Теперь мои ноги топчут грибы, которые едва вижу в темноте. Высоко, под кронами, трепещет множество маленьких существ. На меня осыпается одиночная хвоя. Приглядевшись, различаю в них летучих мышей. Застыв, слушаю их стрекочущий писк. Удивительно: никогда прежде не приходилось натыкаться на целую стаю, ещё и в нашем лесу. Но вот они, маленькие изворотливые твари, свисают по веткам и машут рваными крыльями.
Медленно прохожу дальше и стараюсь не привлекать к себе много внимания. Боюсь представить, что будет, если испугать целую стаю. Одиночная мышь ещё побоится нападать, но так они могут быть практически неуязвимы. Случайно раздавливаю угодившую под подошву шишку, подняв в воздух ленивый треск. Летучие мыши только сейчас обращают на меня внимание. Мимо проносятся несколько особей, но остальные пока остаются на ветках. Писк становится более громким и приобретает оттенок угрозы. Нервно сглатываю прежде, чем рискую двигаться подальше отсюда. Но иду в направлении, куда полетели одиночные мыши.
Они ведут меня в сторону оврага, либо я просто схожу с ума. Через овраг ни разу не ходила: ни с родителями, ни с Германом. Максимум прокладывали путь вдоль него, а потом возвращались обратно. Тут же поблизости и наше памятное дерево. Дальше точно не пойду. Доберусь до оврага и направлюсь обратно. Скоро утро. Как только начнёт рассветать, будет уже не так жутко.
Спустя пол часа деревья редеют. Местами ещё проносятся летучие мыши, заставляя меня вздрагивать от трепета крыльев. Выхожу на знакомую равнину, сложенную рыхлыми породами. Всего несколько шагов, и могу рассмотреть темнеющую ложбину относительной глубины. За десять лет она успела зарасти мелкими кустами и потонуть под слоем листвы. Одиноко прохожусь вдоль края обрыва, пока не дохожу до нужного дерева. Печально смотрю на этот скрюченный и тянущийся к земле ствол. Когда-то мы с Германом излазили здесь каждую ветку. Наверняка давние обломки ещё можно найти у выступающих наружу корней. Поистине необычное дерево. Такое же причудливое, каким я видела его десять лет назад.
Медленно касаюсь ствола, ощущая шероховатую слезающую кору. Где-то здесь Герман однажды нацарапал складным ножом наши инициалы. Просто "Л" плюс "Г". Без сердечек и прочей чепухи. Направив ладонь чуть выше, нащупываю линии букв. Знал бы он, как мне его не хватает…
Вдруг ощущаю спиной чей-то пронзительный взгляд. Испуганно замираю, так и не убрав руку со ствола. Не слышу шагов или дыхания, но твёрдо чувствую постороннее присутствие. Незаметно нащупываю в кармане пальто перцовый баллончик. Сжимаю пальцами, готовясь защищаться. Затем медленно отлипаю от дерева и поворачиваюсь к незваному гостю.
Первое мгновение не верю собственным глазам, а потом вдруг испытываю облегчение. На меня с расстояния взирают зеленоватые глаза. Одинокая фигура, чьё лицо с трудом могу рассмотреть. Но сразу узнаю старого друга. Если это сон, значит, очень хороший. Герман не похож на самого себя, но я убеждена, что он не причинит мне вред. И не боюсь. Наоборот, хочу скорее его обнять. Но что-то парализует. Если это не снится, то я не ошиблась: он действительно жив и был рядом всё это время. Мой ангел-хранитель.
Делаю медленный шаг навстречу ему. Незаметно для самой себя расслабляю пальцы и выпускаю из рук баллончик. Он теряется где-то в листве. Но мне плевать. Герман стоит неподвижно, словно восковая фигура. Покрыв разделяющее нас расстояние, останавливаюсь в нескольких метрах от него. Теперь отчётливо вижу бледное лицо с тёмными пятнами, напоминающими трупные. Осунувшееся, с точёными скулами. Глаза на фоне выступают и визуально выглядят больше ещё и благодаря выраженным синякам под ними. Никогда не видела его таким похудевшим. Одет в тёмно-коричневый костюм. Пиджак явно великоват, небрежно расстёгнут. Почему-то у меня в голове проносится мысль, что в таком виде его хоронили. На шее темнеет борозда от верëвки в виде уродливого шрама.
— Герман… — практически бесшумно шепчу я. Непроизвольно поднимаю ладонь, будто хочу коснуться его. Пальцы немного дрожат.
Он молча рассматривает меня. В какой-то момент начинаю сомневаться, что он понимает или может пользоваться речью. Слишком уж отстранённый у него вид. Напоминает дикое животное, которое с осторожностью относится к повстречавшемуся грибнику. Но обязательно набросится, если почувствует угрозу. Поэтому я медленно опускаю руку, но не спешу отступать.
— Зря ты пришла. — наконец, произносит Герман.
Я слышу его голос, такой родной и близкий сердцу, что невольно начинаю плакать. Он звучит очень холодно и безжизненно, но мне плевать. Узнаю лучшего друга в каждом звуке. Это он, мой Герман! Стараюсь взять себя в руки, только не могу удержаться от громких всхлипов.
— Ты жив… Но как? — не могу понять. Наверное, всё-таки мне это снится. И я вот-вот проснусь на неудобной больничной кровати и буду до самого утра думать об этой встрече.
— Не совсем! — загадочно отвечает друг и предупреждает. — В лесу до сих пор опасно.
Мимо него проносится ворчащая летучая мышь и скрывается в листве.
