вильнула хвостом?
– Буквально.
Подтаскивает к себе за бёдра, а я, взвизгнув, отталкиваюсь и смеюсь:
– Не разрешаю! Прочь, Бог Солнца.
– Ещё и так?
– Я просила подыграть, а не заигрываться.
– Подыгрывать не пришлось.
И он говорит, что фурор – как выражаемся мы, умники, и я в их числе – хитрая кошка – прошёлся по гостям и растоптал его; за таким движением нельзя не пойти.
– За тобой нельзя не следовать, ибо…
Не даю окончить:
– Как собачонка, значит?
– Издеваешься, – вздыхает мужчина и приглаживает ткань юбки. – Хочешь слышать это, верно? Хочешь знать, что тебя хочется слушаться.
– Не понимаю, о чём ты.
– Да, как собачонка.
Скидываю его руки с себя и велю:
– Сядь в ноги.
Хмурится и вопрошает спесиво:
– Ты хочешь, чтобы я слушался так?
– Переспрашиваешь, а, значит, в словах своих не уверен.
В тот же миг садится на одно колено и щекой припадает к разрезающей атласную ткань ноге.
– Не опасаешься, что некто явится в неподходящий момент и окрестит не самыми приличными словами в очередной раз?
– Я не опасаюсь за свою репутацию, ибо в ногах у меня ластится муж.
– Ластится… – словно пробует слово на вкус.
Развожу колени и подначиваю:
– Ждёшь следующей команды?
– Без согласия не возьму, ты знаешь, – смеётся он и – вдруг! – кто-то в самом деле объявляется на лестнице.
Повернувшая за угол пара ловит нас в очевидно компрометирующей позе, забавляется и бежит прочь. Хохот сплетается со скрипом уносящих половиц.
– Довольна? – восклицает Гелиос после исчезновения молодых.
– Более чем.
Прикусывает за щиколотку и ощущает припавшие на плечи руки, пользуется моментом и закидывает на спину. Велю статуэткой вернуть на место подле растения – злорадствует, говоря, что наигрался в мои игры и теперь ему потребны свои.
– Какие же? – восклицаю я, оглядывая удлиняющийся коридор с потолком внизу и из земли произрастающими хрустальными люстрами.
– В которых хищник волочет пойманную добычу на дерево.
Открывает дверь и, захлопывая следом, избавляется от меня: падаю на кровать. Сквозь распахнутые гардины заливается свет садовых фонарей и пробивающихся сквозь плотное небо звёзды.
– Ты ещё просто не представляешь, чего добилась, солнце моё, – приправляет Гелиос, расстёгивая и закатывая рукава рубахи.
– До какого каления довела тебя, хочешь сказать? – поправляю я, однако вместо встречного смеха получаю недобрую улыбку.
Но недобрую не равно злую. Равно злорадную. Хитрую, искушённую, довольную – собой и мной.
– Сегодня полнолуние, ты знала? Твоя приятельница на небе подглядывает за нами, посмотри, – говорит мужчина и выдёргивает из брюк ремень. – Я серьёзно. Посмотри.
Ищу подвоха, однако слушаюсь. Сползаю с кровати и подползаю к балконной двери, открываю её и заваливаюсь на ледяную металлическую жердь. Луна – в самом деле – подмигивает сквозь потоком идущие облака. Свет её озаряет сад – лабиринт и скамьи.
Шею придавливает рука, вторая ложится на бедро. Прохлада улицы и ночного воздуха обдаёт по коже, следом по коже обдают губы. Горячие, коньячные.
– Будешь просить, – улыбается Гелиос и прижимается вплотную.
– Посмотрим.
Не прекращаю издеваться, однако под ногами землю едва ощущаю.
– Это не вопрос и не предостережение, дорогая жена, это факт. Будешь.
Как же он это делал? Сводил с ума одной интонацией. Раздевал одним взглядом. Брал единым словом.
Забирается сквозь шлицы и – всего лишь – холодными пальцами вышагивает вдоль разгорячённой кожи внутренней части бедра. Не трогает больше – дышит в шею и тем обжигает ещё сильнее. Каждую часть его тела ощущаю особенно, напряжение – в особенности. Прогуливается по спине сквозь ткань и вгрызается в косточки лифа, разворачивает к себе лицом и, само лицо обдав лишь пьяным взглядом, слалом спускается по груди. Зажёвывает зубами, причмокивает, замирает внизу живота. Велит смотреть на смотрящую за нами покровительницу, а сам припадает к коленям. Запрокидываю голову, чтобы разглядеть луну, а мужчина запрокидывает голову, чтобы разглядеть меня. Цепляюсь за волосы и прошу больше. Проигрыш. Мне нравятся его игры.
Спаситель
Сквозь дрёму разглядываю хорошенькую жену, что наряжается у зеркала. Сегодня на ней платье небесно-голубого цвета; щиколотки режут воздух, волосы стегают открытую спину. Впервой наблюдаю столь открытые одежды на ней вне поместья.
– Собираешься всех очаровывать? – спрашиваю я.
– Очаровывать мне достаточно одного, – улыбается Луна и поправляет украшение.
Золотой змей обвивает тонкую шею и фигурной частью приземляется на ложбинку меж грудей. Мне тоже нравится сцеплять её шею – рукой.
Луна – после секундного стука – открывает дверь: взирает на прислугу – кукольную девочку с розовыми волосами – и принимает поднос, благодарит и посылает прочь.
– Ты позаботилась о завтраке?
Подступает и показывает хрустальные вазы, полные ягод. Крохотный кувшин плескает мёд, плоды напитываются большей сладостью. Клубника теряется в женских пальцах и целуется с налитыми губами. Сок течёт по подбородку. Луна смеётся – красиво, пытливо – и позволяет коснуться лица: протираю сухими пальцами мягчайшую кожу. Запускаю сладкие пальцы в рот и внимаю:
– Расскажи, почему так, – просит девочка.
– Что именно?
Очередная игра…?
– Мы можем растоптать эти ягоды и велеть нести иные, однако же люди – не боги – соскребают со своих земель последние зёрна и молятся на них, молятся как проклятущие.
– Каждый получает заслуженное, Луна. Иногда счастье нужно выстрадать.
– Чем же я заслужила билет в лучшую жизнь?
– Значит, заслужила.
– Сделав тебе хорошо?
– Не говори так.
Игра не заладилась.
– Да, ты прав. Ведь я сделала хорошо себе. Это тебе понравилось. Мой непокрытый эгоизм.
– И он. Но я, Луна, видел больше. И вижу сейчас.
Девочка отворачивается и засматривается на сбитую постель. Балконная дверь распахнута: выветривает животный запах и последствия лишённой сна ночи.
Прошу:
– Расскажи о тревогах. Что тебя беспокоит, чем обоснованы тяжёлые думы?
И она признаётся: рассказывает сон, который вернул её в былые земли и явил ещё большие лишения. Нефтяные жирафы десятками тянулись вглубь пустыни и молотом подобно дробили иссохшие земли, чумные твари сбегались к ветхим домам.
– Но, знаешь, что было хуже и страшнее всего? – спрашивает Луна и, закатывая ягоду черники в рот, качает головой. – Там не было тебя. Словно бы мы не познакомились. Я…
Глаза её – подведённые, угольные – наливаются слезами; проглатывает их, вмиг утаивает.
– Это всего лишь сон, – убеждает саму себя и всхлипывает. – Прости, не понимаю себя. Причин нет, но…
– Не объясняй.
Подхватываю её на руки и возвращаюсь в кресло. Утешаю и покрываю смоляные волосы прикосновениями и поцелуями. Иногда потребно смолчать, выслушать и обнять.
Примечательно, что перепады настроения у нас случаются исключительно в резиденции бога Жизни; в нашем же личном мире поместья Солнца не бывает
