Глава 32, в которой Альбина познаёт всю глубину разочарования, хотя, казалось бы, куда уж глубжеАле казалось, что двенадцать часов — это всего ничего. Но, увы, они тянулись, как нити из жженого сахара: тянулись, тянулись, твердели и ломались острыми иглами. И их сладкий вкус горчил на языке.
Вообще-то Маркелов мог бы быть понастойчивей в своем желании пробиться в ее номер. Когда хотел он, вон, по отвесной стене лез, и ничего. А тут сказала ему девушка «Нет», и он сразу: «Нет — так нет». И вместо того чтобы страдать, он шлялся непонятно где и непонятно с кем. Альбина прекрасно слышала, когда он приходил и уходил. Кобель!
И всего один раз спросил, как у нее дела.
«Леша, со мной всё нормально, я просто хочу побыть одна», — о, она представляла себе, как его ломает чувство вины. Мало ему! «Я пойду займусь своими делами». Ей даже не пришлось изображать жертву. Она и чувствовала себя в этот момент покинутой всеми и брошенной в пустыне. Или посреди бескрайнего океана. Яницкая пошла в спальню и заревела, старательно отгоняя мысли о том, что сама же его и прогнала. Ну и что, что прогнала? Он мог бы и не прогоняться! Мужик он или кто?
А потом он и вовсе укатил куда-то.
Когда ей нужно собираться в аэропорт.
Мог бы и отвезти, если на машине. Аля почему-то откладывала вызов такси. Непонятно, чего она ждала. Того, что Доберман ее удержит? Глупости какие! Никто ее не удержит, если она приняла решение расстаться!
…Но хотя бы проводить-то мог?
Аля подождала еще час. И еще минут двадцать. И еще последние три минуты. Потом набрала полные легкие воздуха и стала набирать номер службы такси из ближайшего города.
В дверь постучали.
Сердце Али заколотилось от волнения, пальцы захолодели, а щеки, наоборот, обдало жаром. Она трясущимися руками открыла дверь…
Но за ней оказался Тин.
— Альбина Владимировна, у меня к вам очень серьезный и неприятный разговор, — произнес он, сцепив руки перед ширинкой, будто пытался прикрыть самое дорогое в случае, если Аля будет сопротивляться.
— Я не очень настроена на разговоры, — призналась Аля. Почему-то Валентин ее пугал.
— Я понимаю, что после падения вы напуганы, — продолжил он. — Тем более, что я подозреваю, что это было не случайное падение. Вас же столкнули? Я прав? — он пристально смотрел ей в лицо, наверное, пытаясь найти там подтверждение своей гипотезе. — Я понимаю вашу настороженность, именно поэтому и хочу с вам поговорить. Мы можем выйти в коридор, здесь работают камеры, — он показал рукой куда-то к потолку, и Яницкая одновременно подняла взгляд и вспомнила, как про камеры говорил ей Доберман.
— Альбина, я должен признаться, что моё внимание было не совсем искренним, хотя вы очаровательны как женщина, — продолжал он. — Но на самом деле приглядеть за вами меня просил Александр Александрович.
— С чем связана эта необходимость? — она открыла дверь шире, приглашая Валентина войти.
— Вы знаете, что у мэра на носу новые выборы. И некоторые его недоброжелатели хотели бы… — сделал стратегическую паузу Тин, — создать ему проблемы.
— И какое отношение к этим проблемам имею я? — Альбина закрыла дверь и сложила руки на груди.
— Почему-то недоброжелатели не пожелали поделиться планами с Александром Александровичем, — усмехнулся менеджер. Теперь казался совершенно другим человеком, не тем, кем показался Але с первого взгляда.
— Глупости какие! — возразила Аля. — Мы расстались с Тяжелковым. Какой смысл мутить вокруг меня какие-то замуты?
— Вы — медийная особа. Любое событие с вами привлечет внимание. Поэтому мне дали поручение присмотреть. И я присматривал.
— И что изменилось теперь? Я уже практически улетела. Через несколько часов мой обратный рейс.
Але показалось, что в лице Валентина что-то изменилось.
— Вот именно. И я думаю, что Маркелов должен довести дело до конца по дороге в аэропорт.
— На что вы намекаете, и при чем здесь Алексей? — возмутилась Яницкая.
— Мне сразу не понравилось его внимание к вашей особе. Слишком явное и настойчивое. Хотя типаж не совсем подходящий для соблазнителя, но, возможно, те, кто его нанимал, знали о вас больше, чем я.
Нет, это невозможно. Это она соблазнила Добермана. Она! А не наоборот.
— Я понимал, что вы не поверите моим словам. Поэтому я пришел не с пустыми руками, — он вынул из кармана свой телефон, нажал на несколько кнопок и протянул Альбине.
Это было видео с камеры наблюдения в коридоре их этажа. Циферки в нижнем правом углу показывали два ночи с копейками. Из ее номера вышел Леша. В руках он держал… Люсю. Следующая запись началась двумя часами позже. Алексей нес в руках полотенце, достаточно объемное, чтобы в нем спряталась ленивица.
— Что это значит? — ничего не поняла Аля. — Зачем ему потребовалась моя игрушка?
— Я хотел спросить у вас. Может быть, чтобы оттуда что-нибудь взять? — предположил Валентин, глядя на экран. — Нет? — он посмотрел Яницкой в глаза. — Тогда что-то подложить. Так или иначе, после попытки сбросить вас со скалы… А она ведь была, не так ли?
Аля неуверенно кивнула. Она совершенно перестала понимать происходящее. Ее столкнул… Леша?
— После покушения игрушка пропала, не так ли?
Альбина снова кивнула.
— Но зачем?.. — подняла она растерянный взгляд на Валентина. — Зачем ему спасать? Зачем забирать игрушку?
Он сам спрашивал про игрушку в сумке. Зачем?
— Хотел отвести подозрения. Если бы он с его военной подготовкой и отсутствием алиби не спас вас, первым оказался под подозрением.
— А зачем забирать Люсю? Игрушку, — пояснила она.
— Возможно, боялся расследования. Возможно, то, что там было, должно было быть обнаружено только в случае вашей гибели.
— Но…
— Альбина, возьмите себя в руки, — строго произнес Валентин. — Просто подумайте сами. Вспомните храм. Зачем Алексею было оставлять вас одну? У кого было больше всего возможностей совершить покушение?
Яницкая потрясла головой, надеясь, что вся эта взвесь и чушь улягутся сами собой, как снег в новогоднем шаре, но ясность так и не появилась.
— Но…
— Не хотел это включать, но, возможно, хоть это вас убедит? — он снова взял свой телефон, снова в нем что-то понажимал, включая аудиозапись.
«Не могла же она реально случайно упасть?» — говорил голос Добермана.
«Аля Яницкая, конечно, любит быть в центре внимания, — комментировала Евгения. — Но не думаю, что она отчаялась до такой степени».
«Я вообще-то имел в виду, может, она была расстроена? — снова Маркелов. — Или плохо себя чувствовала?».
