помогла, – говорила высокая. – В больнице лежал при смерти. Я у матушки просила за него, она и услышала. Отец, когда поправился, приехал со мной поклониться, поблагодарить Маркиану. Еще семь лет после больницы прожил… Урод пьяный на мотоцикле сбил…
Дима ускорил шаг. В воздухе витал сильный запах. Что это? Ладан?
Почему существует зло, почему плохое случается с хорошими, беззащитными людьми? Абсурд. Единственный Бог, который объяснял бы происходящее, – злой Бог. Лишения и испытания, смирение и покорность, язвы и кровь, мертворожденные дети…
«…умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей» [17] – и это ваш добрый Бог? А не злобный тиран, жестокий садист и эксплуататор, который никогда не отвечает за дурные свойства своей души? Нелепость какая-то выходит…
Дима обошел храм и стал высматривать женщину в зеленом платке и лысеющего мужчину. Не найдя, свернул за угол, двинулся вдоль ограждений и тут увидел знакомую плешь над черным пятном рубашки, и зеленый платок, и икону на стене церкви.
Маркиана была изображена с тонкой, почти неразличимой линией рта, в зрелом возрасте. Добрые усталые глаза. Белый узел платка на зеленой тунике. Образ Богоматери в руках. Золотой фон. Икону обрамляли светильники в виде уличных фонарей – тоже золотого цвета; на кронштейнах висели горшки с цветами. Полная женщина в синем платье два раза перекрестилась и прижалась губами к раме, затем снова перекрестилась, поклонилась иконе и сошла по деревянной приставной лестнице. Ее место занял молодой мужчина в клетчатой рубашке.
Дима просочился в очередь и кивнул женщине в зеленом платке. Та никак не отреагировала.
– А девушка моя не возвращалась?
Женщина невнятно передернула плечами.
Хм, может, ушла? Да ну, глупость… куда в чужом городе… И не напишешь даже – Настя не включила роуминг. Он вспомнил про очередь к мощам и немного успокоился. Настя говорила, что у гроба святой задерживаться нельзя. Значит, очередь движется поживее. Дима приподнялся на цыпочки. До иконы осталось человек десять-двенадцать. Что ему делать, если Настя опоздает? Пропускать людей вперед?
Он достал телефон. Почему Паша не отвечает? Дима пролистал список контактов, бесполезных без роуминга. Зачем-то открыл галерею фотографий. Папка была пуста. Смеющаяся Настя, танцующая Настя, Настя с клубничным мороженым, на пароходе… Снимки остались лишь в воспоминаниях. Дима вышел из галереи и проверил папку с документами. Пусто.
Ничего не понимая, он поднял глаза, будто очередники могли вернуть ему исчезнувшие фотографии.
На него сонно смотрели лысеющий мужчина, и его жена, и тетка в белом платке, и… Все развернулись и теперь стояли лицом к нему. «Что за фокусы?» Он обернулся и увидел, что те, кто стоял за ним, тоже развернулись. Бритый затылок, платок, платок, седой затылок, платок…
Очередь поменяла направление.
В полном недоумении, измятый тяжелыми взглядами, он тоже развернулся на сто восемьдесят градусов. Безумие заразительно. Тут же посмотрел через плечо на икону – поясное изображение в золоченой раме. Очередь текла от лика святой, хмурые лица смотрели в другую сторону. С кронштейнов исчезли цветы; над иконой темнело пятно, словно кто-то растер по стене землю. Диму толкнули в спину, увлекли за угол.
Икона скрылась из виду. Если дорога к ней была дорогой к Богу, то куда сейчас стремится очередь?
Шорох голосов стих. Никто не молился, не делился полушепотом чудесами и надеждами.
– Что случилось? – спросил Дима у очереди.
– Ась? – отозвался старик с серебристой сединой.
– Почему развернулись?
– А как иначе, – туманно ответил старик.
– Дядя, дай пирожок! – дернула за рукав девочка с подпаленными ресницами. – Дай пирожок! Ресницы болят.
Дима отдал ей пакетик, плохо понимая, что делает. Он словил на себе несколько двусмысленных взглядов. Зазвонил телефон – как? – но, когда Дима достал его из кармана, экран был черным. Диму качнуло, будто он стоял на… плоту.
Про плот часто говорил Паша. Отношение Димы к вере, к тому, кто смотрит или не смотрит на человечество с небес, во многом укрепилось в разговорах с другом. У костров, в зловонном автобусе без колес.
«Мироздание – это ковчег, – говорил Паша. – Представь океан без границ, по которому на плотах плывут люди. Они недовольны настоящим. Они верят, что раньше было лучше, но потом случилась катастрофа и Эдем исчез под водой. Им остается только слепо плыть по ветру. И верить, что скоро покажется берег, Земля обетованная. Ха! Но никакого берега не будет, и катастрофы не было, ничего не было… А если сыщется новый Эдем, он окажется непригоден для человека».
«Все бессмысленно?»
«А когда было иначе? Вот только мало кто хочет себе в этом признаться. Легче сразу сигануть за борт».
За борт…
Дима пошел напролом, но толпа не пустила. Очередь вышла из берегов, переносные ограждения смыло к забору, повсюду были плечи, спины, хмурые лица. Набежали серые облака с черными краями. Небо над купольным крестом прорезал глубокий темно-синий росчерк, похожий на трещину. Дима налег плечом. Будто уперся в камень… Зажат… увяз… тонет…
Словно угодил в один из ужастиков Кинга. Дима не относился к Кингу всерьез; впрочем, прочел у него довольно много и даже был готов признаться в любви к «Долгому джонту», отличной научной фантастике, которую не испортил мимикрирующий под ужастик финал.
Его оттеснили к храму. Немного расступились. Под подошвами кроссовок захрустела штукатурка. Дима поглядел под ноги, затем поднял голову и увидел церковный зал. Он смотрел на него сквозь дыру в толстой стене.
Темно-красный кирпич. Византийский стиль (в голову пришло слово «величественный»). Дима слышал голоса, но не видел говорящих.
– Здание под охраной, – делилась невидимая женщина. – Государство не разрешает реконструкцию. Церковь хочет обновить, но церковь у нас отдельно от государства… Вам куда иконку, в машину?
– В машину, – подтвердил невидимый мужчина.
Подсвечники, рушники на иконах, алтарь… Ребристый мальчик в одних грязных шортах у ящиков для пожертвований.
– Бросай куда хочешь, – раздался уже знакомый женский голос. – Черный увидит.
«Черный?»
Мальчик высыпал в ящик горсть чего-то похожего на личинки и убежал.
Диму увлекла за собой толпа. Очередь текла, как поток грязи. Тряпичная река. И ничего, кроме этого медленного, но неумолимого движения. Дорогу в Ад не ищут (и уж тем более не в сердцах человеческих), дорога сама находит глупцов, до поры до времени не замечающих осклизлых камней и бесноватых глаз прохожих.
Очередь свернула за угол. Остановилась. На уровне лица Димы зияла еще одна дыра. На битом кирпиче темнели влажные пятна, в пустотах лежали желтые зубы.
В помещении для крещения Дима увидел священника и монахиню. Они стояли
