решался осудить их, так как в памяти народа было еще свежо воспоминание о том, как они, насильно крещенные, громко и энергично протестовали против этого насилия.
Эта снисходительность епископов вызвала, конечно, ярость в среде португальских доминиканцев. Могущество их испанских собратьев не давало им покоя. Они, с своей стороны, не только стали проповедовать против безбожия маранов, но даже придумали чудо с целью еще более фанатизировать народ. Время было весьма благоприятно для них. В Португалии свирепствовала чума и ежедневно пожирала тысячи жертв, а продолжительная засуха угрожала новым неурожаем. Доминиканцы стали распространять слухи, что во всех этих несчастьях виновны исключительно мараны. Они громко провозглашали, что в их церкви в зеркале, прикрепленном к кресту, появился отблеск с изображением Марии. Они были опытны в этого рода делах. Множество христиан стеклось в их церковь, чтобы убедиться в этом чуде. В одно воскресение после Пасхи (19 апреля 1506 г.) церковь была полна молящимися; между ними находились и мараны. Один из них будто выразил сомнение в чуде, сделав либо такое замечание: «отблеск с изображением Марии происходит от лампы, помещенной за цветным стеклом», либо такое: «какие чудеса может сотворить сухое дерево», либо такое, которое звучит весьма правдоподобно: «при засухе более нужно чудо водой, чем огнем». После этих слов женщины напали на неосторожного марана и стали избивать его, на помощь к ним подоспели мужчины и общими силами добили несчастного. Его брат, поспешивший к нему на помощь, был также убит разъяренной толпой. Судьи и полицейские, хотевшие арестовать убийц, были преследуемы и вынуждены искать спасения в каком-то доме.
Это происшествие собрало в городе огромную толпу. Один доминиканец в дикой проповеди призывал народ, собравшийся у церкви, к умерщвлению проклятых новохристиан, ибо король покровительствует им, а двое других доминиканцев, Иоао Мохо и Фратре Бернардо. ходили по улицам с крестом в руке и вопили: «ересь! ересь!» Весь сброд беспокойной столицы пришел в возбуждение, а к нему присоединились немецкие, голландские, и французские матросы, воспользовавшиеся возможностью грабежа. И вот 10.000 убийц стали рыскать по всему городу, убивая маранов, мужчин, женщин и детей, всюду, где их заставали, на улицах, в домах и других убежищах. На площади доминиканской церкви, откуда исходило все движение, был зажжен пылающий костер, па котором были сожжены несчастные мараны. Туда же на веревках приволокли трупы убитых и свалили их в две большие груды. Так продолжалось всю ночь. От воскресенья до понедельника погибло от 500 — 600 маранов.
Но на этом резня не окончилась: убийства продолжались еще два дня. Один немец, бывший тогда в Лиссабоне, сообщает: «В понедельник мне привелось увидеть столь ужасные и жестокие вещи, что я бы им не поверил, если бы не увидел» их воочию. Я видел, как три монаха бегали по городу с крестом в руке и кричали: «Милосердие! Милосердие! кто хочет поддержать христианскую веру, тот да придет к нам; мы боремся против евреев и хотим перебить их!» Таким образом, крест снова стал знаменел для убийц, которые, следуя за официальными носителями христианства, врывались в дома маранов, отыскивали их в христианских домах, вытаскивали их даже из церквей и мертвыми или живыми волокли их к костру. Беременных женщин выбрасывали из окон на расставленные внизу копья, причем нередко выскакивал плод. Ужасна была охота на ненавистного откупщика, Маскаренаса, которому удалось днем раньше спастись бегством из осажденного уже дома. Когда он был узнан и пойман, то все, даже женщины и молодые девушки, охлаждали на нем свой фанатический пыл. Всякий толкал, колол и колотил его; кто не мог нанести ему удара, думал, что он потерял право на блаженство. Его домашняя обстановка была разрушена и притащена на доминиканскую площадь, чтобы зажечь там особый костер для него. Но для костра не хватало дров: и вот немецкие матросы в своем священном рвении собрали денег на покупку горючего материала и чувствовали себя счастливыми, что Маскаренас был сожжен на их костре. И в третий день происходила эта безумная резня, особенно в окрестностях Лиссабона, куда бежали мараны. Крестьяне последовали примеру городской черни. Эта фанатическая резня сопровождалась изнасилованием женщин и девушек. Одна маранская девушка, на которую напал с гнусной целью монах, убила его ударом его же ножа. Напрасно губернатор от имени короля призывал народные массы к прекращению убийств, грабежей и насилий, тщетно увещевал он монахов поставить обратно в церковь распятия, возбуждавшие страсти. Они считали убийство маранов и захват их имущества благочестивым делом. Однако буря все же постепенно улеглась, особенно после того, как стало известным, что Маскаренас убит, а губернатор приказал повесить в разных частях города схваченных убийц. Впрочем, в городе не было уже живых маранов. Число погибших новохристиан определяют в 2 — 4000 чел. Даже многие старохристиане были убиты своими врагами, воспользовавшимися удобным случаем. Король был, конечно, возмущен этой резней, тем более, что последняя была отчасти вызвана его доброжелательным отношением к маранам. Он приказал, поэтому, схватить и наказать многих вожаков подстрекателей; два монаха, возбуждавшие толпу против маранов, были сожжены. Граждане потеряли право самоуправления, так как они недостаточно энергично выступили против сброда убийц.
Эта резня решила судьбу маранов в Португалии. Заступничество за них короля еще более ожесточило народ, который жаждал их истребления. Жизнь маранов, таким образом, всецело зависела от милости короля. Тщетно старался Маноел всячески защитить их. Он издал (март 1507 г.) декрет, согласно коему новохристиане были уравнены в правах с остальными христианами и имели право выехать из Португалии; другой декрет (1512 г.) освобождал их еще на 16 лет от какой-либо ответственности за их иудействование Однако христианское население из расовой вражды и зависти по прежнему ненавидело новообращенных. Возбуждавшие против маранов воззвания расклеивались на городских площадях. Маноел, чуть ли не против своей воли, был вынужден снова вернуться к ограничениям. Он снова воспретил им выселяться из Португалии и уже начал переговоры с папой Львом X с целью ввести против маранов инквизицию, несмотря на неоднократное обещание полной безнаказанности за иудействование. Король Маноел был преследуем проклятием, тяготевшим на нем за совершенное им насилие над евреями, и он так и не мог справиться с его роковыми последствиями.
Положение португальских маранов несколько изменилось при преемнике Маноела, Иоао III (1522 — 1557), том глупце, который привел свою страну к гибели. Уже инфантом он слыл ярым врагом новохристиан. Правда, сначала он׳ соблюдал установления отца касательно равноправия новохристиан и полной безнаказанности их в вопросах веры (1522, 1524). Но этой благоприятной для них снисходительности мараны были обязаны
