когда та лежала в отключке с температурой под сорок. Все заботы промчались мимо. Дочь вроде есть, а вроде и нет.
При мысли о ней чувствую, как меня снова переполняет ярость и боль. Передо мной чистый лист, который так и просит излить на себя мои чувства. Поддаюсь этому порыву и начинаю резко, взахлеб писать, пока не передумала.
«Ну, здравствуй, мамуля! Интересно, вспоминаешь ли ты о том, что у тебя есть дочь? Конечно, вспоминаешь. Наверно, рассматривая иногда свою фигуру, находишь изъяны и с досадой думаешь: «Зря рожала!» Выносить меня и родить – это самое большое и ценное, что ты для меня сделала, мамочка! Потом ты спихнула меня, двухнедельную малявку, на бабушку и упорхнула устраивать свою жизнь. Бабушка была мне настоящей мамой. По мере сил. А сил у нее было немного. У нее было плохое здоровье, сама знаешь. Я вызывала ей скорую по ночам, когда приступ астмы не получалось купировать ингалятором. Тебе не передать, через что я проходила, когда ее увозили в больницу и я, забившись под одеяло, тряслась от страха. Боялась, что она никогда больше не вернется. Утром сама собиралась в школу. Сама училась. Сама заваривала себе какой-то дрянной доширак на ужин – все, на что я была тогда способна. Врала всем взрослым, что за мной приглядывает какая-то мифическая соседка, тетя Вера. Чтобы не отняли от бабушки и не увезли в детдом. До пятнадцати лет у меня никого, кроме бабушки не было. А потом у нее случился последний приступ, из больницы она больше не вернулась. И вдруг на пороге моей жизни появилась ты. Красивая, лощеная дамочка, которой абсолютно не нужна ее дочь.
Почему, мама? Почему ты меня выбросила из своей жизни, как ненужный хлам? Неужели ты хуже какой-нибудь вшивой, ободранной кошаки, которая ни за что не оставит своих котят? Неужели личная жизнь и достаток оказались тебе важнее своей кровинки? Я никогда тебя не пойму! Но одной хорошей вещи ты меня все же научила, мама. Если я когда-нибудь и решусь родить ребенка, я сделаю для него все! Зубами выгрызу ему счастливую жизнь, если придется, но ни в жизнь его не брошу! Я никогда не стану тобою, мама! Это я тебе обещаю!»
Когда заканчиваю писать, обнаруживаю, что бумага покрыта мокрыми пятнами. Вот черт! Разревелась, как дура! Позволила себе опять пройти через боль, от которой прячусь много лет!
Незаметно смахнув слезу, осматриваюсь по сторонам. Кажется, почти все уже закончили разговоры с обидчиками. Вскоре нам объявляют о собрании по группам. Вижу, как люди кучкуются лицом друг к другу.
Я пришла позже всех, и, кажется, не приписана ни к одной группе. Поднимаюсь с сиденья и верчу головой, пытаясь сориентироваться, что мне делать. Ко мне подходит сегодняшний лектор и хочет что-то сказать, как вдруг за моей спиной раздается знакомый, уверенный голос:
- Анна будет в моей группе.
Поворачиваюсь резко и почти утыкаюсь в Платона! Рассматриваю его красивое, чисто выбритое лицо. Явился не запылился, родимый!
Жизнь номер два. Глава 6
Плетусь послушной овечкой за Платоном к разномастной дюжине людей, усевшихся неровным овалом. Женщина постарше одета в зеленый свитер, и, глядя на ее теплое облачение, мне становится немного завидно. По коже ползут мурашки – то ли от волнения, то ли от качественной вентиляции. Я ведь сегодня кокетства ради заявилась в тоненьком, почти не греющем кремовом джерси и теперь едва удерживаю мелкую дрожь, прижимая к животу папку.
Присаживаюсь на указанный мне стульчик и готовлюсь слушать. Надеюсь сориентироваться по ходу действия, что происходит, и как на это реагировать. Нацеленные на меня десятки чужих глаз слегка напрягают. Улыбаюсь робко, как бы говоря: о чем бы здесь ни пошла речь, я тут новичок, многого от меня не ждите! Платон, усевшись на последний свободный стул прямо напротив меня, заявляет:
- Я заметил у тебя самый эмоциональный отклик на задание. Тебе и начинать!
- Мы уже на ты? – усмехаюсь, пытаясь выиграть себе время.
- В прошлый раз мы обсудили правила внутри нашей группы и пришли к выводу, что в нашем уютном, семейном кругу выкать друг другу не будем.
- Ладно, - обвожу взглядом «уютный» круг, но он мне таковым не кажется. - Объяснить, на кого я обижена и за что? - Да, пожалуйста. Подробно и обстоятельно.
- Надеюсь, мы тут по очереди разоблачимся? А то, если я разоткровенничаюсь, то хотелось бы взаимности.
Еще раз осматриваюсь. Кто-то глядит на меня заинтересованно, кто-то вежливо-отстраненно, а девушка с ярким макияжем, в драных джинсах и армейских ботах откровенно зевает, равнодушно отводя глаза. Обнажать душу еще больше расхотелось. Платон меня успокаивает:
- Не переживай. У нас тут обоюдный душевный стриптиз.
- Ладно. Постараюсь по-быстрому, чтобы все успели. Моя главная обидчица - мама-кукушка. Через две недели после родов оставила меня больной бабушке и удрала устраивать свою личную жизнь. До пятнадцати лет, пока бабушка не умерла, я свою мать в глаза не видела!
- Ужас какой! – раздается возмущенный, басовитый голос справа от меня. Он принадлежит полной женщине с хим завивкой в коричневом шерстяном платье до колен. Ее доброе лицо с румяными, круглыми щеками нахмурено. – Бедняжка! Дети должны расти с матерью, в семье!
Эти слова задевают внутри какую-то болючую струну. Я пыталась столько лет заморозить старую рану, чтоб онемела и не ныла от боли. И вдруг по ней шпарят горячей водой. Никто ведь их не просил меня размораживать! Доброжелатели хреновы!
- Не обязательно сочувствовать, - говорю дежурную фразу. – У меня хоть бабушка была. Сколько детей вон у нас в стране в детдоме выросло! Или с родителями алкашами! Мне еще повезло!
- С таким везением никакая непруха не страшна, - бормочет девица с дырявыми джинсами на коленях, закидывая одну ногу на другую и с неподдельным интересом таращась на свои черные боты.
- Напомните мне второе правило группы, пожалуйста! – вдруг просит мой мучитель.
- Принимаем высказывания одногруппников без оценок и суждений, - послушно цитирует женщина в зеленом свитере запись из толстой тетради.
- Спасибо, - благодарный взгляд на женщину, а потом суровый на меня. – Если обесценить свою обиду, признав ее беспричинной и беспочвенной, она уйдет?
- Нет, конечно. Так что, мне вокруг нее танцы с бубном плясать? Тогда уйдет?
- Любое развитие начинается с принятия реальности. Обида есть. Просто есть. Точка.
- Да
