Полицейский – мужчина лет тридцати пяти чем-то неуловимо похожий на моего отца – допрашивал и записывал, выпытывал и мучил. Раз за разом я повторяла всё, что со мной произошло, стараясь не думать, чем для моей семьи это может обернуться. Но прощать я не хотела – я хотела узнать правду. За все ошибки и злые поступки нужно платить по счетам – надеюсь, Света и Виталик подумали об этом, когда готовили мне "сюрприз".
Хочу ли я увидеть их на скамье подсудимых? Чтобы за ними закрылись ворота тюрьмы? Не знаю. Но эти люди решили походя растоптать меня, ради собственных обид. Они думали, что я – бесхребетная всепрощающая дурочка – просто забьюсь в угол и размажу сопли по щекам. Боюсь, их тоже ждёт сюрприз – оказалось, я тоже на них способна. Кто бы мог подумать.
Мне нечего терять. Судя по тому, что Рома так и не позвонил, Света своего добилась. А значит, мне и бояться нечего. Зря они так, очень зря. Люди, у которых в одночасье рухнул мир, на многое способны.
Но если для установления факта насилия и подробного анализа крови нужна судмедэкспертиза, то так тому и быть.
Я никогда не думала, что осмотр у гинеколога может быть настолько унизительным. Не думала, что мне когда-то придётся по сотому кругу рассказывать о том, где я была, что пила, в каком состоянии очнулась. Я ведь хорошая девочка, со мной никогда не происходило ничего, что хоть как-то можно связать с криминалом. Но жизнь – странная штука, в ней случается порой то, что лишь в страшном сне может привидеться.
У гинеколога были холодные руки и суровый взгляд. Он спрашивал, когда у меня был последний половой акт, и не увлекаюсь ли я приёмом наркотиков. Выяснял, как часто я меняю половых партнёров. Интересовался, не делала ли в своей жизни абортов и когда лишилась девственности. Я отвечала машинально, а расположившись наконец на неудобном кресле, смотрела в серый потолок, закусив губу, и пыталась всеми силами не разреветься. Считала удары сердца, слушала шум крови в ушах, а комната периодически уплывала куда-то. Вместо неё видела то Свету, то Рому, то Виталика, то родителей. Перед глазами вспышками всё хорошее, что было когда-то. Сознание отметало плохое, ставило барьеры и заслоны, и я закрывала глаза, пока врач скурпулёзно и придирчиво исследовал меня.
Сколько времени прошло? Не знаю – слишком много событий, чужих рук и странных вопросов.
– Одевайтесь, – говорит наконец врач, оставляя меня одну за ширмой, и шуршит чем-то, не мешая приходить в себя после его манипуляций.
Я хочу остановить его, позвать обратно, расспросить. Пусть скажет прямо сейчас, без своих глупых бумажек и протоколов, тыкал ли в меня Виталик своим членом. Это важно – это самое важное для меня сейчас. Как жить, если знать, что эта сволочь воспользовался моей беспомощностью? Мне не нужно ничего, только это бы узнать. Но язык точно приклеен к нёбу, и я пытаюсь что-то сказать, а вместо слов изо рта вылетает лишь невнятное шипение и хрип. Мне, наверное, никогда не было настолько страшно.
И снова одеваюсь, хотя руки не слушаются. Будто раз за разом переживаю один и тот же кошмар, только сейчас я полностью отдаю себе отчёт, где нахожусь и что со мной делали.
– Доктор… – начинаю, выходя из-за ширмы, а он смотрит на меня. Взгляд уставший, потухший какой-то. Не нравится, наверное, возиться со мной, когда за окнами почти ночь.
И я его понимаю и с удовольствием бы не обременяла собой, но разве могу себе это позволить?
– Я напишу заключение и передам его органам следствия, – заявляет, снова углубляясь в свои бумаги. – Но сейчас скажу, чтобы успокоить: никаких видимых следов повреждений, полового акта и иных признаков развратных действий нет. Мазки я передам в лабораторию, результаты скоро будут готовы.
– То есть меня не изнасиловали? И ничего другого не делали? – уточняю, потому что боюсь верить. – Вы уверены?
– Уверен, – кивает и тяжело вздыхает, а у меня ощущение, что в груди лопнул огромный воздушный шар, и в воздух разлетелась разноцветная праздничная мишура.
И я выхожу из кабинета, а тётя Катя, завидев меня, прекращает нервно мерить шагами узкий коридор. Никогда бы не подумала, что в самый страшный день моей жизни рядом окажется не мать или сестра, а совершенно посторонняя женщина. Чудеса, да и только.
– Ну что? – Тётя Катя, несмотря на возраст, шустро подходит ко мне и берёт за руки.
Я лишь отрицательно качаю головой – это всё, на что я сейчас способна. В голове пульсирует, руки дрожат, и а во рту привкус, слово я съела килограмм сгнивших бананов – сладко-горький, тошнотворный.
– Спасибо вам, – говорю тёте Кате, когда всё остаётся позади, и осталось только вызвать такси и уехать отсюда. – Без вас я бы не справилась.
Тётя Катя взмахивает рукой, мол, всё в порядке, и обнимает меня за плечи. Она высокая и с виду грубая, но за этим суровым не по-женски фасадом живёт самая добрая душа на свете.
Мы выходим в душную ночь, и я пытаюсь дышать полной грудью, но выходит слабо.
– Вот, держи, – протягивает мне вдруг связку ключей, а я смотрю на них, не понимая, зачем они мне. – Это от моей квартиры городской. Я там не живу почти, разве что зимой. Возьми. Вдруг пригодятся?
– Тётя Катя, я…
Всхлипываю, а глаза щиплет от готовых вылиться слёз.
– Это просто… на всякий случай, – улыбается и вкладывает ключи в мою ладонь, сгибает мои одеревеневшие пальцы в кулак. – На всякий случай, если пойти будет некуда или захочешь на время спрятаться. Адрес ты знаешь. А если будет совсем плохо или одиноко, приезжай на дачу. Посидим, чайку с вареньем попьём. Как когда-то давно, помнишь?
Я помню. Это то хорошее, что изредка случалось со мной. Когда сидела на светлой уютной кухне соседской дачи, в редкие перерывы между Светкиными болячками и маминым истериками по этому поводу, можно было поверить, что так хорошо будет всегда. Мы пили чай, ели облепиховое варенье, и я слушала забавные истории из жизни врачей.
Вот бы всегда было так тепло и душевно.
– Я, наверное, никогда не смогу вас отблагодарить, – снова всхлипываю и обнимаю добрую женщину, так неожиданно ставшую моим ангелом-хранителем.
– Побыть с тобой этой ночью? – спрашивает, а я отрицательно качаю головой. – Может быть, тебе не нужно оставаться одной?
– Нет, я справлюсь. Всё же в итоге хорошо.
– Да, слава богу, насилия не было.
Наконец подъезжает такси, и мы рассаживаемся на заднем сидении.
– К нему поедешь? – тихо спрашивает, когда я называю адрес.
Я замираю, понимая, что, наверное, нужно уехать куда-нибудь ещё – вот, в квартиру тёти Кати. Не ехать к Роме, не пытаться что-то выяснить или доказать. Скорее всего, нужно просто смириться, что в моей жизни больше нет самого лучшего мужчины на свете. Вряд ли он захочет видеть меня после того, что произошло. И я бы постаралась доказать ему, что эти фото – фикция и тупая подстава, но будет ли у меня шанс, если за столько времени Рома мне ни разу не позвонил? Да и на мои звонки не отвечает.
