Книга Рождество под кипарисами - Лейла Слимани

В тот год Ид-аль-Кабир пришелся на тридцатое июля. И горожане, и деревенские жители боялись, как бы праздник не стал поводом для бесчинств, а прославление жертвы Ибрахима не превратилось в резню. Администрация генерал-резидента снабдила четкими инструкциями военных, размещенных в Мекнесе, и чиновников, пришедших в ярость оттого, что не получится уехать на лето в метрополию. В окрестностях фермы Бельхаджей многие поселенцы покидали свои владения. Роже Мариани уехал в курортный городок Кабо-Негро, где у него был дом.

За неделю до праздника Амин купил барана: его привязали к плакучей иве, и Мурад кормил его соломой. Из высокого окна гостиной Аиша и ее брат рассматривали барана, его желтоватую шерсть, грустные глаза, острые загнутые рога. Мальчик захотел погладить животное, но сестра его не пустила.

– Папа купил его для нас, – возразил ей Селим.

Тогда она в приступе неудержимой жестокости в мельчайших подробностях описала ему, что произойдет с этим бараном. Детям не позволили смотреть, как специально приглашенный мясник перерезал горло барану и его кровь брызнула двумя фонтанами и разлилась по траве в саду. Тамо принесла тазик с водой и, вознося хвалы Аллаху за щедрость, смыла с травы красные потеки.

Женщины приветствовали происходящее пронзительными ритуальными возгласами, а один из работников разделал барана прямо на земле. Шкуру развесили на воротах. Тамо с сестрами развели на заднем дворе большой огонь, чтобы жарить мясо. Через кухонное окно было видно, как в воздух выстреливают горящие угольки, и слышно, как женщины копаются в бараньих внутренностях, которые чвакают и хлюпают под руками, словно губка, пропитанная водой.

Матильда сложила в большой железный лоток сердце, легкие и печень. Она позвала Аишу и показала ей красно-фиолетовое сердце, приказав наклониться поближе:

– Посмотри, оно точно такое же, как в книге. Кровь проходит вот тут. – Она сунула палец в аорту, потом указала два желудочка, два предсердия и под конец добавила: – А как называется вот это, я не знаю, забыла.

Потом под возмущенными взглядами служанок, считавших ее действия неприличными и кощунственными, Матильда взялась за легкие. Она подставила два серых липких мешочка под кран и смотрела, как они наполняются водой. Селим захлопал в ладоши, и Матильда поцеловала его в лоб.

– Представь себе, что это не вода, а воздух. Посмотри, мой милый, так мы дышим.

Спустя три дня после праздника воины Армии освобождения, скрывая лица под черными балаклавами, среди ночи заявились в дуар. Они потребовали, чтобы Ито и Ба Милуд их накормили и раздобыли для них бензин. На рассвете они уехали, пообещав, что вот-вот одержат победу и что времена, когда крестьян безнаказанно грабили, уже позади.

* * *

В те дни Матильда думала, что ее дети слишком малы, чтобы понять происходящее, и она ничего им не объясняла, но вовсе не из равнодушия и не из родительского упрямства. Она была уверена в том, что дети, несмотря ни на что, живут в коконе невинности, который взрослые не способны прорвать. Матильда считала, что понимает свою дочь лучше, чем кто-либо, читает в ее душе так же ясно, как если бы рассматривала красивый пейзаж за окном. Она относилась к Аише как к подруге, союзнице, рассказывала ей то, что девочке слушать было не по возрасту, и успокаивала себя, думая: «Если она не понимает, значит, это не принесет ей вреда».

Аиша и вправду не понимала. По ее мнению, мир взрослых был туманным, расплывчатым, как поля и деревья перед рассветом или в вечерних сумерках, когда контуры предметов размываются. Родители вели разговоры в ее присутствии, она ловила обрывки фраз, которые они произносили, понижая голос на словах «убийство» или «гибель». Иногда Аиша задавалась вопросами, не произнося их вслух. Она думала, отчего Сельма больше не спит вместе с ней. Почему работницы позволяют работникам с потрескавшимися руками и красными от солнца шеями затаскивать их в высокую траву. Она подозревала, что существует нечто, именуемое несчастьем, и что люди могут быть жестокими. И она искала объяснений в окружавшей ее природе.

В то лето Аиша снова стала жить как дикарка: ее никто не заставлял соблюдать режим и не чинил никаких препятствий. Она изучала мир холма, который был для нее островом посреди равнины. Иногда встречала других детей, в основном мальчиков, своих ровесников, тащивших на руках испуганных грязных ягнят. Они шли через поля, по пояс голые, черные от солнца, с выгоревшими до белизны волосами на затылке и руках. Струйки пота оставляли светлые полоски на их запыленной коже. Аиша смущалась, когда юные пастухи подходили к ней и предлагали погладить ягненка. Она не могла отвести взгляд от их мускулистых плеч, от крепких лодыжек и видела в них будущих мужчин. Пока что они были детьми, такими же, как она, и пребывали в таком же состоянии благодати, но Аиша понимала – скорее бессознательно, – что взрослая жизнь вот-вот их настигнет. Что работа и бедность состарят их тела гораздо быстрее, чем вырастет она сама.

Каждый день она провожала на работу вереницу крестьян, подражая их действиям и стараясь не отвлекать. Она помогала им мастерить пугало из старой одежды Амина и свежей соломы. Развешивала на фруктовых деревьях осколки зеркала, которые отпугивали птиц. Часами могла наблюдать за гнездом совы в кроне авокадо или норой крота в дальнем конце сада. Она была терпелива, умела ходить неслышно, научилась ловить хамелеонов и ящериц, прятала их в коробку, а потом слегка приподнимала крышку, чтобы полюбоваться своей добычей. Однажды утром она нашла на дороге эмбрион птенца, крошечный, не больше ее мизинца. У маленькой птицы, по сути даже еще не птицы, уже имелись клюв, коготки и скелет, такой малюсенький, что в это почти невозможно было поверить. Аиша легла на землю и стала наблюдать за трудами муравьев, бегавших по мертвому тельцу. Она подумала: «Они жестокие, хоть и маленькие». Ей хотелось расспросить землю, чтобы она поведала о том, что видела, о людях, живших на ней до Аиши и умерших здесь, – о тех, кого она не знала.

Аиша чувствовала себя совершенно свободной и, наверное, поэтому решила отыскать границы отцовских владений. Она никогда точно не знала, как далеко ей позволено ходить, где она у себя дома, а где начинается чужая земля. Каждый день у нее хватало сил уходить все дальше, и порой она ожидала, что наткнется на стену, решетчатую ограду, большой камень и подумает: «Вот здесь уже все. Дальше идти нельзя». Однажды она миновала ангар, где стоял трактор. Прошла через плантации айвы и оливковых деревьев, проложила дорогу между высокими стеблями подсолнечника, обожженными солнцем. Аиша очутилась на пустыре, заросшем крапивой с нее ростом, и заметила каменную стенку высотой примерно в метр. Она была побелена известкой и огораживала небольшое пространство, которое заполонили сорняки. Однажды Аиша здесь уже была. Очень давно, когда она была совсем маленькой: Матильда держала ее за руку и собирала цветы, облепленные мошкарой. Она показала Аише стену и сказала:

– Здесь нас похоронят – твоего отца и меня.

Аиша подошла к огороженному месту. От кактусов-опунций, покрытых плодами, тянуло медом, и она легла на землю, на том месте, где, как она воображала, будет захоронено тело ее матери. Разве может быть, чтобы Матильда стала дряхлой старухой, такой же старой и морщинистой, как Муилала? Она прикрыла согнутой рукой лицо, чтобы его не спалило солнце, и стала представлять себе анатомические таблицы, подаренные Драганом. Она выучила наизусть названия некоторых костей по-венгерски: combcson – бедренная кость, gerinc – позвоночник, kulcscsont – ключица.