кто бы согласился пойти в ученики. Молодые эллины уже вкусили вольные нравы варваров и теперь во всём им подражали и взирали с трепетом, отвергая отеческие обычаи и занятия. Арис не успокоился, а пошёл вдоль Понта, от полиса к полису, дабы поискать отроков, пристрастных к поэзии и науке, ибо ещё тогда задумал обучать эллинской философии тайно, чтобы не угас огонь стихии мысли.
Так он прошёл добрую тысячу стадий вдоль побережья и, не отыскав учеников себе, вздумал углубиться в земли скуфи, где иногда попадались эллинские селения. Пропутешествовал он много месяцев и незаметно пристрастился ходить и смотреть, изучая варварские нравы, обычаи, обряды, и, чем глубже вторгался в пределы диких племён, тем более охватывался интересом и находил множество подтверждений своим прежним выводам, изложенным в трактате. Эллинское платье давно износилось в пути, суконный теплый гиматий, тем паче сандалии оказались непригодными для холодных земель, и Арис сначала надел порты из толстой рыбьей кожи и мягкие сапоги, затем полотняную рубаху, меховые одежды и валяную шапку. Мало-помалу он изучил несколько скуфских наречий, скоро стал сносно изъясняться на них и отличать, к примеру, сколотов от русов, древлян от полян. Через год странствий облачением, манерами и языком он стал похож на скуфь, однако, куда бы ни являлся, везде в нём признавали иноземца. И говорили при сём:
– Это тот самый зрящий эллин.
Словно он мечен был, словно, как раб, клеймо носил на челе!
Так он пространствовал ещё один год и однажды и в самом деле угодил в плен к варварам и чуть не погиб.
Случилось это, когда Арис прознал, что Великая Скуфь, описанная Геродотом, не заканчивается в полуденных землях, граничащих с понтийскими владениями эллинов. И нет ей конца в степях и лесах, и за степями и лесами ей нет края! Простирается она далеко в полунощь и на восток, до Рапейских гор, и ещё далее – в Гиперборею, куда летал Аполлон. Мало того, сама скуфь считала, что варварские племена иллирийцев, пеонийцев, фракийцев и прочих, населяющих приграничные Македонии пространства, также относятся к их великому народу, ибо везде сущ единый язык – все друг друга понимали, верховные боги, обычаи и искусство. Но не только это их объединяло. Встречные и поперечные на распутьях скуфских дорог были простодушны, тем паче неведомым образом и в глубину земель долетали вести с Понта, и в Арисе признавали зрящего эллина, поэтому весьма откровенно отвечали на расспросы. Они и поведали философу, что в неведомой Стране городов живут и благоденствуют скуфские жрецы из племени ясных сколотов, от которых на берегах моря осталась лишь память да унаследованная греками тайна выделки пергамента. Они ещё там именуют себя чудь, поскольку добывают Чу и имеют свою, начертанную на шкурах животных святыню, называемую Вестой: мол, она исполнена золотым письмом на двенадцати тысячах воловьих рун! Благодаря неким тайным знаниям, извлечённым из неё, жрецы и добывают Чу, суть Вещество Время для всей Великой Скуфи.
А добытое на всех единое Время их объединяет!
О добыче времени варварами Арис слышал ещё от Биона и сам видел в его руках развёрнутое руно с письменами, однако же оракул и словом не обмолвился о скуфской святыни Весте, ибо ничего о ней не знал, а прочесть на овечьей шкуре что-либо раскрывающее тайну, так и не сумел.
Все встречные и поперечные на путях философа, как один, твердили, что познать истину их варварских знаний большого труда не составляет, следует лишь прийти к ясным сколотам, к чуди, в Страну городов и прочесть их манускрипты, но это им, ни встречным, ни поперечным, не нужно. Дескать, иных дел и занятий полно: кому охотиться за зверем, кому разводить лошадей, добывать и ковать железо, кому скот пасти или возводить терема из стволов деревьев. Мол, коль жрецы-сколоты добыли Время существования на много лет вперёд, живи, благоденствуй и радуйся! А вникать в таинства знаний, тем более читать руны, даже если они писаны золотом, им недосуг и скучно. Пускай этим трудом занимаются те, кто обречён по року.
Осторожно выведывая, где же суща эта Страна городов и кем сохраняются священные скуфские руны, Арис уже мечтал о славе великого галикарнасского путешественника Ясона. Много дней и недель он ехал и шёл на восток не по дорогам, а по наезженным конным тропам, отмеченным камнями, пока не очутился в Рапейских горах, густо покрытых дремучими лесами. Здесь не бывал ещё ни один человек из Середины Земли, и философ уже осмысливал, как изложит всё увиденное и познанное в новом трактате. По пути ему попадало много селений разноплеменной скуфи, иные, особенно на крупных реках, были так многолюдны, что напоминали города, ибо там высились причудливые бревенчатые терема и храмы в деревянном узорочье, пестрели богатыми рядами торговые площади, здесь называемые ярмарками. В степях же Арис зрел города из кибиток, в коих жили кочевые сары, но нигде не было вокруг ни стен, ни острогов, ни прочих крепостных сооружений, поскольку местные варвары здесь не свaрились, не воевали между собой, а враги их сюда не проникали.
Объяснялось это тем, что скуфь, не зная вражды, не знала никакой нужды, имея одно, общее на всех, Время. Признаком же земли, где существовали таинственные чудские сколоты, были высокие крепостные стены их городов. Впрочем, по свидетельству встречных-поперечных, и люди солнца жили мирно, однако воздвигали неприступные крепости, а зачем они это делают, никто сказать не мог, ибо простодушные варвары никогда подобными вопросами не задавались и за ненадобностью не стремились понять суть явлений.
В Рапейских горах Арис забрался в такие дебри, где о нём ещё не слышали и уже не признавали за зрящего эллина; и хотя чужеземцев здесь никогда не видывали, всё равно спроса не чинили. Должно быть, из-за дремучей лени и нелюбопытства своего ума – так философу вначале показалось. Если ему нужен был конь с седлом, пища или одежда, то всё это давали страннику в скуфском платье без всякой платы, договора либо поручительства: мол, на обратном пути вернёшь, коль будет непотребно, или отдашь тому, кому нужнее. Люди здесь не знали никаких общих законов, правил либо уставов, не признавали денег, ведя на ярмарках обменную торговлю, и совсем не заботились о своём имении и собственности. Казалось, все блага жизни сами идут им в руки: кто жил с сохи, у того щедро колосились рожь и ячмень, кто пас скот, у того стада прирастали так бурно, что приходилось отпускать на волю, а кто с лова жил, то на ловцов
