Пираты всегда принадлежали к той отчаянной части человечества, высшим смыслом бытия которой становилась рыцарская преданность законам и традициям разудалого морского братства, а высшей наградой за риск, кровь да труды ее неправедные – корабельный саван и королевская виселица.
Автор1
Шторм постепенно утихал, однако раскаты грома и порывы ветра все еще, волна за волной, накатывались на остров, угрожая растерзать его, как нарвавшийся на мель полузатонувший корабль.
Прислушиваясь к оглушительному грохоту прибоя, Ирвин Рольф чувствовал себя так, словно стоял не на скальном уступе у входа в пещеру, а на затерянном посреди океана спасательном плоту. Поэтому то, что он рассмотрел во время одной из вспышек молнии, показалось ему совершенно немыслимым. Ночное видение, океанский мираж, бред… все, что угодно, только не благостная явь: неподалеку от входа в бухту, чуть левее его, вдруг появилось… очертание двухмачтового парусника!
– Но этого не может быть! – охладил свое воображение охрипшим от влажных ветров, простуд и долгого, томительного молчания, голосом штурман Рольф. – Перед тобой – всего лишь мираж!
И все же следующей вспышки молнии он ждал, как господнего озарения, которое все не являлось и не являлось ему.
«Да не может быть в этой бухте корабля! – отчаянно убеждал себя опытный моряк, точно так же отчаянно рассчитывая на чудо. – Ни один капитан, будучи в здравом уме, пробиваться сквозь ее чертову горловину не решится! Тем более – в такую ночь!»
Сомнения могли терзать его целую вечность. Но уже через несколько мгновений после того, как штурман сумел-таки убедить самого себя в иллюзорности надежд, молния вновь осветила всю полузамкнутую, охваченную двумя почти смыкающимися горными грядами бухту. И то, что открылось Ирвину на сей раз, списать на ночное видение полуодичавшего от одиночества островитянина уже было невозможно: чуть левее выхода в пролив, в идеально укрытой от штормов гавани, действительно стоял огромный корабль! Только теперь Рольфу показалось, что он ошибся: парусник был трехмачтовым. Просто третья мачта предстала искореженной и завалившейся на корму.
«Дьявольщина какая-то… Или же, наоборот, знаменье Божье, – помотал головой штурман. – Буду считать, что знаменье!»
Теперь штурман уже не сомневался, что там, за черным саваном мрака, действительно скрывается корабль. Причем, судя по постройке, это был военный фрегат. Но откуда он здесь, в Бухте Отшельника, взялся?! Каким образом он мог войти сюда? Как при таком шторме экипаж сумел провести судно через пролив?! В любом случае, он, штурман Рольф, почитал бы за честь служить под началом капитана, который решился на этот заход, и иметь в своем распоряжении рулевого, который его осуществил.
Штурман мысленно представил себе невидимую отсюда, даже во время самых ярких вспышек молнии, горловину амфороподобной бухты. Узкую, извилистую, с береговыми уступами и прибрежными скалами… Бот, шлюп, небольшая шхуна – еще куда ни шло. Но трехмачтовый военный корабль! Из тех красавцев, которые лишь недавно начали появляться, да и то в основном у испанцев, португальцев да изредка у англичан…
Ему тут же захотелось закричать, объявить о своем существовании, докричаться до тех, кто оставался на борту фрегата, чтобы услышать в ответ… обычный человеческий голос. Всего лишь – человеческий голос. И все же, несмотря на обуревавшие его страсти, Ирвин сдержался.
«Не теряй голову, – вдруг сказал он себе, подчиняясь не эмоциям, а опыту и инстинкту моряка. – Будь осторожен. И вообще, сначала дождись утра. Ты видишь на борту фрегата хоть какой-то огонек? Нет! Ни голосов, ни огонька. Так не кажется ли тебе, галерник, что фрегат этот больше похож на “летучий голландец”, нежели на боевое судно? Поэтому дождись рассвета, выясни, есть ли на судне кто-либо живой, и, если есть, то кто он и как здесь оказался».
Впрочем, выдержки островного отшельника хватило ненадолго. Вновь мысленно нарисовав себе озаренную солнечными лучами горловину бухты, штурман смежил ресницы и, подставив лицо струям теплого ливня, несколько минут стоял так, время от времени нервно посмеиваясь и еще более нервно покачивая головой.
«Нет, галерник, – говорил он себе. – Ты слишком много времени провел на этом безлюдном острове в одиночестве, чтобы однажды ночью вот так, у самой твоей пещеры, появился корабль!.. Хотя за последние два месяца ни одного из них в этом закутке океана, хотя бы далеко на горизонте, не появлялось».
– Даже осененный сатаной «летучий голландец» не может оказаться здесь, пока на этом выступе скалы стоит такой безбожник и бродяга, как ты, – покаянно бормотал Рольф, уже почти успевший уверовать в то, что на остров этот Господь забросил его исключительно за грехи его тяжкие.
Но пока он томился в сомнениях, молния вспыхивала еще несколько раз, и воспаленному взору ошалевшего штурмана вновь и вновь являлся корабль, вместе с которым зарождалось щемящее ощущение того, что вся его островная одиссея, само одиночество его – кончились таким же странным образом, как и начались.
Ирвин даже подумал, что во время очередной вспышки небесного озарения стоит броситься в воду и, поскольку волна здесь небольшая – не сравнить с теми, что обрушивались на остров со стороны открытого океана, – доплыть до корабля прямо сейчас. Правда, днем он видел здесь плавники двух акул. Тоже, кстати, появившихся здесь впервые.
Но ведь в океане всегда рискуешь. Сама жизнь моряка – сплошной судный риск. И если бы этот морской рейд к борту фрегата удался, уже через несколько минут он блаженствовал бы в каюте корабля. В настоящей каюте, а не в той, в которую Рольф тщетно пытался превратить свою пещеру.
О том, чей это корабль: королевский, пиратский; под каким флагом он ходит и чем может завершиться неожиданный визит его, – об этом островитянину думать не хотелось. Хотя и понимал, что следовало бы.
2
Солнце уже склонялось к закату, но затянувшийся на палубе «Адмирала Дрейка» ожесточенный, на истребление, бой все еще продолжался. Он и начинался-то, когда в командах обоих пиратских кораблей было по каких-нибудь пятьдесят человек. Но теперь их вообще оставалось по горсточке. И моряки из многонациональной команды «капера»[1], с самого утра преследовавшего «Адмирала Дрейка» и расстреливавшего его из орудий, теперь, уже сражаясь на обеих палубах фрегата, больше думали не о том, как захватить «англичанина», а как бы подостойнее оставить его.
