– Чего ради стал бы я так поступать?
– Чтобы понять, как вы, именно вы были изгнаны из рая. О Люцифер, сын утра! Магнус. Мятежник в раю. Единственный истинный рай – тот, который мы потеряли. Когда-то в детстве, возможно когда вы жили на Филиппинах, вы испытывали блаженство, которое вам больше не дано было ощутить.
– Вы пытаетесь меня убедить в том, что я просто выдумал Магмель?
– Думаю, что настало время оценивать подлинное значение ваших «предшествующих существований» – взглянуть на них в свете того, что и привело вас ко мне в первую очередь. В регрессивной терапии, Мартин, нам приходится иметь дело с чрезвычайно деликатной способностью души абстрагироваться от конфликтной ситуации; это, если вам угодно, своего рода психологический механизм, благодаря которому подсознание создает некую фиктивную личность, чтобы пролить определенный свет на темные стороны самого объекта гипноза. В вашем случае истинной целью всего этого было избавиться от чувства вины.
– Но я уже говорил вам, что не испытываю чувства вины из-за того, что убил собак. Теперь уже не испытываю. А эта история вообще все объясняет.
– Вот именно, – Сомервиль улыбнулся.
Я с подозрением посмотрел на него:
– О чем это вы?
– Вы нашли для себя способ объяснить случившееся.
– Вы хотите сказать, что на самом деле вы в это не верите? Вы не верите в то, что я жил раньше? Все это время вы позволяли мне думать... А сами совершенно в это не верили? Господи, да ведь это вы меня во все это втравили. Буквально втравили!
– Нет, Мартин, – мягко возразил Сомервиль. – Вам пришлось постараться самому. И здорово постараться. Я не удерживал вас от этого. И на то у меня была вполне основательная причина. Ваши «прошлые жизни» по крайней мере показали мне структуру вашего заболевания. И к тому же мне кажется, что это имело прекрасный терапевтический эффект...
– Чушь собачья! А как насчет Библии Принта Бегли? Или вы думаете, что я и ее из пальца высосал?
– Я не верю в переселение душ, Мартин. И никогда не говорил вам, что верю. Обычно я сообщаю об этом своим пациентам на самом раннем этапе, но в вашем случае такая оговорка оказалась бы контрпродуктивной. Я считаю регрессии, включающие в себя «прошлые жизни», не чем иным, как драматическими фантазиями, порожденными подсознанием. Специальный термин, обозначающий это явление, – криптомнезия.
– Но у меня есть доказательство, не так ли? Библия Принта! А как насчет этого, умник вы хренов?
Сомервиль поднял руки, как бы капитулируя передо мной. Проделал он это, однако же, крайне насмешливо.
– Вы продемонстрировали мне Библию, которую, по вашим словам, обнаружили под полом в хижине где-то в Кентукки. Мне надлежало поверить вам на слово.
– Вы забываете о том, что у меня есть свидетель! – Эти слова вырвались у меня вопреки собственной воле.
– Правда!
Я подумал о Заке Скальфе. О кости, вонзившейся ему в горло. О Заке Скальфе, который лежит сейчас мертвый под соснами.
– Совершенно верно, свидетель.
С невероятным трудом я сдерживал бушующую во мне ярость.
– Я вам не верю, – спокойно ответил Сомервиль.
– Полагаю, что если бы я рассказал вам кое о чем, что, как вы думаете, больше не имеет для меня ни малейшего значения, вы сказали бы, что это еще один симптом моего «заболевания». Но это ваша проблема, Сомервиль, а не моя. Ну а теперь, когда я во всем разобрался, мне уже не потребуется ваша помощь. Больше никогда не потребуется.
– Что ж, прекрасно, если вы убеждены, что поступаете правильно, – он проворно вскочил с места и быстрым движением руки привел в действие механизм одной из штор. Она моментально взвилась до самого потолка, заливая все помещение дневным светом. – На случай, если вы передумаете, вам известно, где меня всегда можно найти.
Он протянул мне руку и улыбнулся, его глаза помаргивали, привыкая к внезапно яркому дневному свету. Я медленно встал, еще не вполне оправившись от стремительности и легкости, с которыми вдруг оборвалась наша связь. Слишком уж легко он отпускал меня.
– Если вы не против, я бы прихватил их, – сказал я, указывая на четыре кассеты с историей Магмеля.
– Ах вот как! – Сомервиль убрал протянутую руку и потер ею подбородок. Широкий рукав халата откинулся, обнажив безволосую руку с печеночного цвета возрастными пятнами и крапинками. – Мне бы хотелось еще немного поколдовать над ними. Может быть, когда я изучу их потщательнее... Это ведь и впрямь весьма примечательная регрессия.
– Но мне они нужны сейчас, – непреклонно произнес я. Он постоял, продолжая оглаживать подбородок, а затем начал медленно двигаться мне навстречу и вновь вытянул руку, однако уже не ладонью, а тыльной стороной вверх.
– Мне кажется, лучше оставить кассеты здесь. Тут они по крайней мере в безопасности, – улыбка его стала более чем напряженной.
– Но они нужны мне. Мне надо проследить мой путь к самым истокам. Эти кассеты – моя единственная зацепка. Пожалуйста. Я изготовлю для вас копии.
– К истокам, Мартин?
– Да пошли вы!
Сомервиль вздохнул.
– И все же вам куда лучше было бы последовать моим советам, Мартин. Вам за последнее время многое пришлось пережить. Когда вы почувствуете себя лучше – спокойнее, расслабленнее, заходите ко мне, и мы обо всем потолкуем. Но, Мартин, вам необходимо немного остыть.
И вся моя решимость противоборствовать ему внезапно как сгинула. Я поглядел на Сомервиля и, к собственному стыду, понял, что я опять уступаю его напору. Не произнеся больше ни слова, я положил кассеты в его подставленную руку и пошел прочь.
– Мартин.
Уже в дверях я услышал это и обернулся. Все еще держа кассеты, он стоял спиной к свету, так что лицо его оставалось в тени.
– Вы говорили мне, что ребенком на Филиппинах вы играли, если не ошибаюсь, с дочерью поварихи. Как ее, вы говорите, звали?
– Мисси. Мы называли ее Мисси. А какое это имеет отношение ко всему, о чем мы говорили?
– Вы с ней играли. А в какие игры?
– Откуда мне знать? Это было Бог знает когда.
– Попробуйте вспомнить.
– Вы, кажется, считаете это важным.
– Возможно, так оно и есть.
– Мы играли... ну, во что дети обычно играют. Не знаю, в какие-то игры.
– А где вы с ней играли? В доме?
– В саду. Там, в саду, был сарай, а сразу за ним начинались заросли. Там мы обычно играли. Мисси не разрешали бывать в доме. Только на кухне, когда там была ее мать Цу-лай. В те времена... ну, вы же знаете, как оно тогда было.
– А ваши родители были против того, что вы с ней играете?
