– Ты не видишь, – зашипела я, понимая, что время на исходе, – не замечаешь, как твой сон рябит? Если сейчас ты не пройдешь через эту дверь, отец уже никогда не дождется тебя. Ты продолжишь сидеть в этой камере, как овощ, ты умрешь в ней. Тебя будут кормить с ложки Девенторы – трижды в день, как сейчас…
Она впервые взглянула на меня прямо – в черных глазах страх.
– Почему ты… говоришь мне о них?
«Я не хочу о них помнить!»
– Потому что они настоящие. И у тебя один шанс выйти отсюда… Время на исходе. Второй раз я не приду!
– Тебя нет!
– Я есть! Это той моей копии, которая пошла мыть руки, и которая называет тебя «мам», нету! А я есть. И отец, который помнит тебя уже много лет, есть. Выберешь и дальше сидеть здесь? Или все-таки пойдем?
Во мне смешалось отчаяние и злость. Если она не пойдет сейчас, если она не решится…
У нее в ушах колечки с жемчужинами внизу – они качнулись, когда голова Маргариты повернулась.
– Там… никогда не было двери, – изрекла она упавшим тоном.
– Не было. Потому что она была заперта. И скоро будет снова.
– Я схожу с ума…
Я вздохнула тяжело, зло.
– Ты сходишь с ума, потому что сидишь в камере, в которой система модулирует для тебя вымышленный мир.
Наверное, мне повезло, потому что Марго никогда не была дурой. У нее всегда был пытливый ум, способность анализировать на лету, сопоставлять, быстро делать правильные выводы. Она помогла ей сейчас. Мне. Нам.
– В камере… – тихий шепот.
– Проверь. Сделай шаг наружу… – Тик-так. – Один шаг…
Я начинала задыхаться от нервозности; татуировка на моей руке горела огнем.
– Ты вернешься, если тебе не понравится, – жала я на последние кнопки, – войдешь обратно в этот холл и будешь жить с иллюзорными людьми. Просто… попробуй. Время на исходе.
Она прожигала меня взглядом почти как тату Крейдена. Облизнула губы, открыла и закрыла рот.
– Я… проверю, – сказала себе, не мне, – сделаю один шаг…
«Чтобы убедиться, что я не сумасшедшая…»
– Да! – заорала я, как демон ада, которому согласились продать душу. – Только, пожалуйста, быстрее…
У меня не было ни часов, ни телефона, но тот факт, что отведенного мне времени осталось секунд тридцать, я чувствовала кожей.
– Марго, дверь скоро закроется…
Она положила полотенце, судорожно вдохнула – незнакомая дверь казалась ей пастью монстра, входом в собственное сумасшествие.
– Не дай Девенторам вывести тебя из игры навсегда, – давила я шепотом, – не дай им победить тебя…
Она, казалось, не слышала. Шаг по направлению к двери, один, другой – ей было страшно.
– Один раз, – раздался ее тихий напуганный голос, – чтобы навсегда убедиться…
– Один раз, – я двигалась следом, как коза, привязанная на веревке. – На той стороне ничего страшного, там просто коридор…
– Коридор, – повторила она эхом, и я испугалась, что сейчас спустится из комнаты лже-Вилора, что любой щебечущей фразой вернет Марго обратно. Пусть будет не как в фильмах, пусть «враг» не появится в самый критичный момент…
– Давай же…
Перед порогом она застыла, как изваяние.
Десять секунд, девять, восемь – теперь счетчик громко тикал прямо в моей голове.
Последний шаг наружу она делала зажмурившись. И пусть в тот момент я не находилась в шкуре Маргариты, ее отчаянную панику мне отлично передало пространство – жгучую, тугую, чернющую, как нефть.
– Я только посмотрю…
И она занесла ногу для последнего шага.
Крейдена в коридоре не было.
Снова арестантка, снова в робе – волосы спутаны, на лице морщины, в прядях седина. И тотальная пустота в глазах, как у манекена. Шок. Теперь она видела другое: пустой коридор, множество дверей, серый палас – иллюзия схлынула. И у Маргариты подкосились ноги.
– Значит, правда…
Она сползала по стене, ударенная осознанием того, что долгие годы провела в камере, в тесных стенах. Она теперь задыхалась, она пыталась плакать.
– Крейден! – заорала я. – Крей!
Ее рот скривился в преддверии истерики, но вдруг закатились глаза – истерзанный переживаниями разум обнял обморок.
Я поймала Марго тогда, когда Форс быстрым шагом вышел из-за ближайшего поворота, прижала безвольное уже тело к стене, чтобы не упало.
– Помоги…
И он подхватил ее.
Не было выстрелов. Не было погони.
Женщину на руках он нес так же легко, как нес бы пакет с ватой.
– Давай, в машину…
– Нас заметят?
– Нас уже заметили.
– Что… теперь будет? Твой отец…
– Мой отец уже вынес вердикт моим действиям. Как только мы покинем территорию тюрьмы, доступ в любой из изоляторов мне будет закрыт.
– Это… плохо?
– Это относительно мягкое решение. Мы же больше не собираемся никого спасать?
Доступ… Наверное, с Крейденом связались. Через передатчик, через его тату. Я не знала, как «видят» Девенторы, как они реагируют, как наказывают. Я вообще о них до сих пор ничего не знала, но тот факт, что за нами не гонятся с бластерами, вызывал у меня испуганное облегчение.
До машины мы добрались быстро, безвольную Маргариту аккуратно поместили на заднее сиденье.
– Теперь назад, – скомандовал Форс, усаживаясь за руль. Где-то там за нами плотно затворились входные створки центральной двери тюрьмы. Теперь их не отпереть ни ломом, ни бомбой. – Я отвезу ее для адаптации своему другу, он поможет ей акклиматизироваться. Сам займусь документами. А ты подготовь отца…
Пристегнулись мы синхронно.
– Что ему сказать? – спросила я нервно. – Когда ее ждать?
– Завтра.
«Это быстро».
– А ей хватит времени на «акклиматизацию»?
– Да.
Если да, значит, да.
Он, жесткий, с поджатыми губами и стальным отблеском в глазах, взглянул в зеркало и завел мотор.
*
(Fearless Soul – You Are Not Alone)
Тот момент, когда день постепенно уходит на убыль.
Чуть розоватый воздух; еще светло, но вокруг все уже персиковое, теплое. Дорога в обе стороны съела много часов. Теперь я курила за растущей у дома туей, скрывающей меня плотными ветвями от подъездной дорожки. Если приедет отец, не увидит.
Хотелось просто «побыть». Иногда переломный момент собственной жизни хочется задержать, растянуть – тот самый, когда знаешь, что «дальше только хорошо».
