и разговоры были те же самые, которые я слышал в 2002 году, придя работать горнорабочим. Говорили о пенсии, маленькой получке, задержке зарплаты и о том, что предыдущая смена — пидорасы. (Даже анекдот ходил: маленький сын спрашивает у отца-шахтёра: «Папа, кто такие пидорасы?» Он отвечает: «Предыдущая смена, сынок».)
— А хули, мне до пенсии осталось семь лет, будет зарплата и пенсия — будет полегче, — говорил мне Котофей, парень с параллельного класса, который сразу после школы отучился на слесаря и работал всю жизнь в шахте. По выходным он на мопеде ездил на рыбалку, на наш Старый ставок. У него была жена и ребёнок, он жил как его дед и отец, казалось, что время и события вокруг не властны поколебать эту стабильность.
Кроме караулов, заняться было нечем. Снова я вспоминал слова первого смотрящего за хатой Артура: «главное — не сколько сидеть, а с кем сидеть». Потому что даже среди массы людей можно оставаться одиноким. Общаться было абсолютно не с кем. Сёма был в увале, Базик постоянно находился в пьяном коматозе. Дошло до того, что он с ещё каким-то бойцом, который, судя по глазам, явно отвоевался, затащили ПТРК на крышу и стрельнули по какому-то сараю. Сарай разлетелся в щепки, а мужик, работающий в огороде, мягко говоря, охуел и приехал жаловаться к нам на шахту. Базика с парнем командиры избили шомполами и заставили мыть забившуюся туалетную комнату. Пьяный Базик не сдавался и кричал:
— Вы хотите старого панка этим унизить?!
А затем вылил ведро с грязной водой себе на голову.
Из увала возвращались алкаши, неся с собой «спиртного БК». Таня то ли не допила, то ли она не ходила в увал, но, как только увидела бутылку водки, схватила её и начала пить прямо из горла. Слава Богу, алкаши хотя бы были не буйные, в отличие от тех, что были тогда в Луганске.
Нам довели, что вскоре наша рота пополнится новобранцами из военкоматов и мы поменяем 1-й батальон. Такое впечатление, что новобранцев набирали не в военкомате, а на лавочках у ганделыков. Судя по всему, они там уснули, а проснулись уже в армии. Ни у кого из них не было ни формы, ни какой-то экипировки, даже просто опрятного внешнего вида. Неплохое впечатление производил только какой-то дед-дагестанец, который вроде как давно уже жил на Донбассе, и ещё один мужик по имени Олег. Он воевал в Луганске у «Вагнера». Сказал, что послужит немного здесь и снова вернётся к «музыкантам». Только с ним я и общался. Ещё немного меня развлекал старый дед-повар, который до этого семнадцать лет сидел. Досиживал на туберкулезной зоне. Как раз повар для ополчения — то что надо. Он почему-то думал, что я из блатных, и постоянно предлагал мне накуриться и тушёнку. Он был старшим на кухне. Было забавно наблюдать, как он гоняет своих подопечных.
Однажды подняли по тревоге. Сказали, что на Промке тяжёлые бои и нужно подкрепление. Вновь прибывшим выдали «флоровские» китель и брюки, подсумок, автомат и по два магазина. Наверно, так бросали в бой Московское ополчение в октябре 1941, когда немцы рвались к столице.
Новобранцев построили, и мой новый друг Олег спросил у Нечисти:
— Можно хотя бы оружие пристрелять?
— Оружие пристреляете в бою, — таков был ответ, который заслуживает стать одним из военных афоризмов.
Надо сказать, что в строю новобранцев было в два раза меньше, чем пришло вначале. Понаслушавшись жутких историй про снайперов и бои в целом, многие отказались служить. Это был уже 2016 год, и те, кто пришёл сейчас служить, надеялись устроиться водителями, крановщиками или какими-то слесарями. Наверно, многих обманули и записали в пехоту.
Наш взвод оставили в тылу, так как в первую очередь новобранцев записали в 1-й взвод к Коту. Они собрались и вместе с ПТУРщиками отправились на Промку. Вечером мы слышали звуки тяжёлого боя и не могли дозвониться, видимо, было что-то серьёзное.
* * *
В то утро я проснулся от того, что у меня голова стала словно свинцовая. Сильно сушило, и было какое-то чувство тревоги. Болели глазные яблоки, виски и затылок. На соседней наре какой-то новый парень громко разговаривал по телефону с мамой:
— Мамулечка, а нас на шахту «Бутовскую» отвели. Теперь все экипажи машин будут тут жить… А у нас вчера двое парней с «Пятнашки» погибло, они уже уезжать собирались, и один говорит: «Ой, я коврик забыл». Вернулся за ковриком — и ему снайпер в голову попал. А второй пошёл его доставать, и его тоже снайпер убил, прямо в сердце…
«Интересно, зачем он рассказывает это маме?» — подумал я.
Я решил сходить в медпункт, взять какие-то таблетки. По дороге два раза останавливался, казалось, что вот-вот — и голова лопнет.
Давление сильно шалит. В увале повёл детей в наш аквапарк. Начал кататься с самых безопасных горок и почувствовал, как у меня колет сердце. Тогда в первый раз и пришла мысль: «Это что, блядь, такое?» Всё-таки события последних восьми месяцев, особенно прожарка в Еленовке, сильно подушатали моё здоровье. Можно сказать, что два события полностью изменили мой характер: ожидание побега в 2014 и Еленовка. Мне стало ясно, что надо брать перерыв. Но я хотел, чтоб всё было по правде и добить свой контракт. Наверное, сейчас батальон был не в лучшем положении, но, наверное, горечь обиды всё-таки сидела во мне, и я решил, что после окончания контракта, что бы ни случилось и как бы кто ни упрашивал, я уйду. Единственный человек, кто оказывал помощь, — Рикошет — уже не служил, а Аскольд ещё долго служить не будет, ну а перед остальными у меня нет никаких моральных обязательств.
В своих жизненных прожарках я усвоил главное правило: выжить и быть рядом с теми, кто тебе поможет это сделать. Нынешняя компания не попадала под такие критерии.
Медики располагались у живописного ставка, по берегу которого росли ивы, своими ветками свисая к воде. Стояла палатка и МТЛБ с красным крестом. «Сейчас выпью таблеток и похожу вокруг ставка», — подумал я. Санитары померили давление.
— Ебать, как ты с таким давлением дошёл? Давай укол ему.
В палатке всё красиво и стерильно. Меня укололи в вену старым советским стеклянным шприцем. Лекарство быстро начало действовать.
— Сейчас у нас машина поедет на 4-ку. Сиди тут, никуда не ходи. С таким давлением, как у тебя, путешествовать не надо!
ЧАСТЬ 5
ПОКОЙ
СОН № 4
Апрель
