Богородицы, а дальнейшие подробности я узнал от почтеннейшего Валерьяна Петровича.
У него же за вечерним чаем я познакомился и с другим героем этого рассказа — отцом Кириллом.
Это был почтенный, но уже начинавший дряхлеть старик, в глазах которого еще светилась энергия и сила. При взгляде на него невольно вспоминались слова, что дух бодр, плоть же немощна!
На другой день вечером я простился со стариками, так как и отец Кирилл был приглашен к обеду и присутствовал при моем отъезде. Мне больше не пришлось видеть радетелей святого дела постройки храма Господня: оба они вскоре и почти одновременно умерли, искренне оплакиваемые всеми, кто их знал.
Недавно я навестил в том же Успенском моего бывшего полкового товарища Петра Валерьяновича, вскоре после смерти отца вышедшего в отставку и поселившегося в своем родовом гнезде.
Как и несколько лет тому назад, стоял чудный, тихий летний вечер. Передо мной лежала мирная картина богатого русского села с его соломенными кровлями и церковью, которую опять ласкали лучи заходящего солнца.
При этом мне показалось, что я сбросил многие годы горя и забот, что в Успенском живет не стареющий Петр Валерьянович, а его старик отец, на самом деле давно уже мирно спящий на сельском кладбище. Я только тогда оторвался от своих воспоминаний, когда тройка лихо подкатила к крыльцу помещичьего дома и Петр Валерьянович выбежал ко мне навстречу.
На другой день я со своим старым однополчанином отправился на сельское кладбище и здесь, рядом с богатым памятником отставного ротмистра Валерьяна Петровича, увидел более скромный, но изящный памятник над местом вечного упокоения отца Кирилла.
— Этот памятник наши крестьяне сами поставили, — счел своим долгом пояснить Петр Валерьянович.
Добро добром поминается и в душах живет…
Русская твердыня
Верующий русский народ всегда имел большую любовь к монастырям, в тиши и уединении которых безмятежно подвизаются особые избранники Божии, в своем духовном совершенстве оставившие мир с его обманчивыми благами. С наступлением весны, особенно в последние недели Великого поста, по всем дорогам необъятной России по направлению к святым обителям можно встретить толпы богомольцев. С котомками за плечами, с высокими посохами в руках подходят они к монастырям, объединенные горячей надеждой обрести здесь тот внутренний покой, которого не знает человек, погруженный в житейские дрязги и суету.
Но не только возможность внутреннего перерождения заставляет русского человека с благоговейным вниманием относиться к монаху и его скромной келье, к этому побуждает его и прошлое нашего монашества, которое золотыми буквами начертано на скрижалях русской истории.
Наши монастыри всегда были лучшими училищами благочестия, христианской жизни и просвещения. Суровые аскеты, первые обитатели русских обителей, скоро обратили на себя всеобщее внимание и отрезвляюще стали действовать на русское общество, которое после принятия христианства еще продолжало жить по языческим законам.
Первые русские монахи, как единственно просвещенные христианские люди того времени, неустанно занимались в уединении своих келий списыванием первых русских книг, открывали школы, организовывали типографии. Монахи всецело содействовали просвещению нашего Отечества.
Широкая и не имевшая, казалось, никаких границ монастырская благотворительность — общеизвестный факт. Щедрая милостыня, гостеприимство, безвозмездное служение сирым и убогим и сейчас являются отличительной чертой большинства наших монастырей.
В горькое время дикого монгольского самовластия монастырские затворники скорбели вместе с народом о его тяжкой участи. Когда Промысл Божий открыл, что время испытания приближается к концу, духовенство больше всех воодушевляло князей и народ решимостью твердо стоять против врагов веры и Отечества. Так действовал преподобный Сергий и другие подвижники. Епископы и митрополиты постоянно говорили правду князьям, не опасаясь гнева и опалы.
— Где быть нашим судьям? — спрашивал князь Полоцкий Тверского епископа Симеона.
— Там же, — невозмутимо отвечал пастырь, — где и князьям.
— Судья неправедно судит, берет взятки, делает зло, а мне при этом что делать? — возразил на это недовольный ответом святителя князь.
— Если князь добр и милует народ, то выбирает судью доброго, богобоязненного, умного и правдолюбивого. Такой князь будет в раю и его судья с ним. Если же князь без страха Божия, не милует христиан, ставит злого судью, нерассудительного, лишь бы тот добывал ему деньги, напускает его на людей, как голодного пса на падаль, губит несчастных, то и князь будет в аду, и его судья там же, — продолжал святитель.
В летописях мы не встречаем почти ни одного описания раздора, ни одного порыва властолюбия, которых бы ни старался умиротворить митрополит — или сам, или через епископа. Непрестанные ссоры князей заставляли великого князя ввести третейский суд, в котором митрополит становился посредником между ссорящимися лицами и своим пастырским голосом располагал к прекращению распри. Например, Новгороду власть митрополита казалась тяжелой не пошлинами, а тем, что, с одной стороны, она сама была властью московской, чужой для Новгорода, с другой стороны, вводила с собой и власть великого князя. Таким образом, митрополит охранял единство народа, спасая его от раздоров и иноверного порабощения.
Русское иночество всегда боялось встать на скользкий путь мирских благ и суеты. Уходя с проповедью Слова Божия в самые глухие уголки нашего Отечества, иноки служили образцом высоких христианских добродетелей для народа, прокладывали новые дороги, осушали болота, строили крепости, столь необходимые тогда. Соборы епископов принимали самое горячее участие в нуждах государства. В борьбе князя Василия Васильевича с Шемякой Собор пастырей сделал все возможное, чтобы помочь несчастному князю. Собор побуждал великого князя Иоанна вступить в бой с татарами на реке Угре. Собор рассматривал Судебник царя Ивана Васильевича, при нем же Собор обсуждал ход войны с Польшей.
Представители православного русского иночества — московские митрополиты — назывались печальниками земли Русской.
Сами князья называли их своими отцами. Царь Иван Васильевич перед лицом всего государства просил митрополита содействовать ему в управлении государством. Имя и печать митрополита чаще всего встречались на договорах между князьями.
Нередко в нашей истории бывали такие случаи, когда иноки, оставив на время свои молитвенные подвиги, открыто становились в ряды православного воинства, показывая пример высокой доблести и непоколебимого мужества.
Так, например, было в сентябре 1608 года, когда польские воеводы Сапега и Лисовский, хотевшие посадить на Московский престол самозванца — известного Тушинского вора, осадили Троице-Сергиеву лавру.
Желая постоять за законного царя и Отечество, иноки Троице-Сергиевой обители стали спешно готовиться к защите. Архимандрит Иоасаф, человек кроткий и всеми уважаемый, привел воевод и всех защитников обители к присяге над ракой с мощами преподобного Сергия. Все
