целиком?
— Он меня с ним подробно ознакомил, там, в Обане, — ответил Малькольм. — И у меня есть письмо, в котором все изложено. Хочешь на него посмотреть?
— Нет. Не думаю, — Томми немного поколебался. — Что там написано?
— Только факты. Как они были убиты и где. Результаты вскрытия. Полицейское заключение и так далее. Что твой отец убил твою маму, Бет и Никки, а потом сам себя. Там не написано почему, хотя кое-что сказано про денежные проблемы.
— Это не причина, — отрезал Томми.
— Я знаю.
Томми отставил от себя остывающий чай.
— Нет никакой причины на самом-то деле. Кроме него самого. Он и был причиной.
— Да.
— Я все думаю, каким он был спокойным весь тот вечер. До того как это случилось. У нас была курица на ужин, — Томми запнулся. — Но кто знает, может, и это ложная память? Только я уверен, что помню, какой он был спокойный. Не было никакого предупреждения, во всяком случае, которое можно было бы тогда заметить. Мне кажется, он все очень тщательно спланировал. Намного заранее.
Малькольм кивнул. Джон был именно таким человеком.
Некоторое время никто из них ничего не говорил.
— Я спрятался, — повторил Томми. — Я спрятался, а их убили.
— Да, — ответил Малькольм. — И слава богу, что ты это сделал.
6
Когда Джон пришел на кухню с ружьем, Катрина удивилась собственной реакции: она не была потрясена. Видимо, она уже давно знала, сама не осознавая, что дело этим кончится. Конечно, он ее убьет.
— Ты сука, — «говорил он, и голос его, произносивший такие дикие слова, был очень тихим. Но Катрина была рада, что он хотя бы не кричит. У нее на руках сидела Бет, Никки смотрел телевизор в гостиной, а Томми был наверху. Она не хотела, чтобы они испугались.
— Ты блядская сука, — сказал ее муж. — Ты думаешь, можешь просто так уйти? Шлюха. Забрать моих детей? Ты, сука.
«Ох, — подумала Катрина со странным спокойствием. — Нужно было быть более осмотрительной. Интересно, давно ли он знает? Несколько дней, а может, и недель. Но он не подавал виду, даже за ужином полчаса назад. Это так на него похоже».
— Дай я передам Бет Никки, — произнесла она.
— Стой, где стоишь, блядь.
Ладно. Катрина очень нежно посадила Бет на пол.
— Ну вот, любовь моя, — сказала она. — Посиди пока здесь.
Она думала, что Бет будет протестовать, но она не стала. Даже не попыталась опереться о дверцу шкафа и встать, а просто сидела на месте, широко раскрыв глаза, и легонько трогала маму за ногу.
Джон не выглядел обезумевшим, как можно было бы себе представить. Он выглядел как обычно. Руки, державшие ружье, не тряслись. Катрина понимала, что ее собственное удивительное хладнокровие — следствие крайнего ужаса. Как только она увидела ружье, она перешла от простого страха в какой-то полумир, где никогда раньше не была; это был как будто внетелесный опыт.
— Джон, пожалуйста, положи ружье, — проговорила она. — Что бы я ни сделала, прости меня. Я от тебя никогда не уйду. Ты мой муж.
— Врешь! Ты не уйдешь, потому что я тебе не дам этого сделать, блядская ты сука.
Ничего хорошего. Катрина это знала. В одно мгновение она увидела всю историю их отношений, как она заблуждалась насчет него, но она и сама была в этом виновата. Она ждала чего-то от него и замечала только то, что соответствовало ее представлениям, взятым из воздуха. Она хотела силы и видела ее там, где была только ужасающая слабость. Человек, за которого она вышла замуж, был плодом ее безумного воображения. Но все-таки в первую очередь это был замысел Джона. Он ее заманил, и она считала, что в этом был настоящий расчет. Он увидел ее и понял, что может из нее сделать, он смотрел намного дальше, чем Катрина. Но если она была обманута, то лишь потому, что сама хотела обмануться.
Он убьет ее и все равно будет считать себя достойным человеком. Он убьет ее, потому что считает, что у него есть на это право.
Если бы я могла вернуться, думала она. Если бы я могла прожить жизнь заново. Но вернуться невозможно, и в любом случае у нее есть дети. Милые мои, вздохнула она. Она бы ни за что не повернула время вспять, чтобы они исчезли. Или повернула бы. Она не хотела умирать. Ей нравился вереск, освещенный закатным светом. Море было пронзительно холодным даже летом, но таким освежающим, что кровь пела. На кровати лежал недочитанный роман. Она хотела снова увидеть Глазго.
Она не хотела оставлять все это.
Джон все еще целился в нее из ружья, но теперь он повысил голос до крика. Катрина не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше на нее кричал. Наверное, в последний момент смелость изменила ему и теперь ему нужно завести себя. Она уже не слушала, что именно он говорит. Это не имело значения. Важно было только то, что еще он может сделать.
Она не станет его ни о чем умолять, потому что слишком хорошо его знает. Поэтому она собралась с силами и, невзирая на его крики, сказала:
— Я плохая, Джон. Я знаю это. Но дети — нет. Это твои дети.
Он не причинит детям вреда, думала она. Почти наверняка.
На всякий случай она добавила:
— Они похожи на тебя. Особенно Томми. — Она всегда знала, что он любит Томми меньше всех. — Но и остальные тоже. Так все говорят.
Она надеялась, что Малькольм и Хизер заберут их, когда все будет кончено. Если что, есть еще Джилл. Она была уверена, что Джилл не подпустит к ним свою мать. Что бы ни случилось, во всяком случае, они будут вместе.
Она посмотрела на Бет, на мягкие пучки волос на ее голове. Сейчас у нее золотистые волосы, но, наверное, они потемнеют, когда она станет старше. Будут ли они непослушными, каку Никки, или прямыми, как у Томми? Как же я хотела бы еще пожить.
7
Том проснулся разбитым. Так крепко он не спал уже много лет, но, кажется, во всем мире не хватило бы сна, чтобы снять его усталость.
Доковыляв до кухни, он обнаружил, что Малькольм моет плиту.
— Хорошо спал? — спросил Малькольм.
— Да. Но я все равно уставший. — Он неловко плеснул себе овсянки в миску, немного при этом пролив.
— Я не удивлен.
Малькольм снял резиновые перчатки и убрал чистящие средства в шкаф.
— Мне надо сегодня сходить в магазин, — сказал он. — И Кэти звонила:
