Но она сделала шаг назад, отвернулась. Замотала головой. Сделала еще шаг — прочь от Томбасова. Вот тут даже мне стало холодно, как будто ледяной порыв ветра дохнул — и выстудил все.
Роза… всхлипнула, что ли? Так бывает?
Замерли все. Радужноволосые девчонки, квартет, охранники и байкеры. У Томбасова опустились руки.
И тут… Олеся развернулась обратно так же решительно, как до того ворвалась на территорию клуба.
Сделала несколько летящих, стремительных шагов к Томбасову. С таким выражением лица, что Петр Иванович вместе с агентом Смитом рефлекторно дернулись наперерез.
— Й-йес! — беззвучно, явно чтобы не спугнуть, выдохнула Роза.
Но получилось настолько ликующе, что даже я, хоть и была безумно зла, невольно улыбнулась.
— Ты! — крикнула Олеся, останавливаясь напротив Томбасова, и… треснула его кулаком по груди. — Ты! Ты, рожа буржуинская, сказать не мог по-нормальному? Язык бы отсох?
— Олесенька…
— Я знаешь, что подумать успела, когда ты сорвался? Я!..
И она еще раз его стукнула. Что было силы! Я видела!!!
— Олесенька, ты не ушиблась, милая?
— Я не о концерте этом дебильном подумала!!!
Катя встрепенулась было на слове «дебильном», но Артур положил ей руку на плечо, удерживая от очередной глупости. И одновременно обнимая меня. Так, что мы с дочерью оказались в кольце его теплых рук.
— Любимая…
— И не о том, что дуры эти поперли выступать в клуб!
Дуры сникли. Так им.
— Может, валерьянки ей? — рядом со мной подала голос Ирина.
— Я же подумала, что их похитили! — на высокой ноте закончила Олеся.
Беспомощно оглядела стыдливо отворачивающихся мужиков, и вдруг… заплакала.
— Олесенька, милая, прости меня! — Томбасов наконец прижал ее к себе, поцеловал в макушку, одновременно показав кулак Маше.
И тут все начинают гомонить. Приходят в движение. Храбрый Лева начинает продвигаться к Ирине. Но тут, ловко оттеснив охрану, к нам кидается какой-то мужик. Два метра красоты шкафа с антресолями и рыжая бородища лопатой.
— Анна! — восторженно ревет он. — Анна Половцева?!
Люди в черном подбираются и начинают нас окружать. Артур загораживает нас собой.
— Парни! Это же моя любимая певица! Какой голос! Божественный! Неземной!
Рыжебородый шкаф счастливо прищуривается.
Роза огибает нас, делая охране жест: не вздумайте! Явно тоже обратила внимание, что безопасники готовы уронить этого любителя музыки на асфальт. Чисто по инерции. Бурлит силушка молодецкая, не выкипела еще. А сама Роза спокойно направляется к своему лорду, которого уже не надо спасать. И который довольно оглядывается вокруг, словно сам этот праздник жизни и устроил.
А я выхожу из-за спины мужа. И счастливо улыбаюсь. Вот не знаешь, где поклонника таланта встретишь.
— Мы с семьей идем на премьеру «Кошки…». А потом с женой — на «Мушкетеров». А вы автограф дадите? А с вами сфотографироваться можно?
— Конечно же можно, — отвечаю я, и слышу недовольное рычание за спиной. Оборачиваюсь. И ослепительно улыбаюсь своим. И доченьке-начинающей звездочке. И мужу — настоящей, полноценной звездище!.. Хотя, стоп! Какой муж. Мы же в разводе. Дочь умильно улыбается. Выбрала же момент, а? Вся в папу! Или в меня. А, одна сатана.
— Мам, — не обращая ни на кого внимания, спрашивает моя зараза зеленая. — А вы что — помирились?
Артур смотрит на меня. Черные глаза горят. Словно речь идет о его жизни. И смерти. Я киваю.
— Ура! — кричит дочь, кидается к нам. Начинает обнимать, тормошить. На глазах слезы. — Ура-а! Мама! Папа! Ура!!!
Ее вопль подхватывают все присутствующие. Дамы всхлипывают. Полный дурдом, в центре которого оказываемся мы с Артуром.
И мы фотографируемся. Сначала с рыжим байкером и Катей, потом к нам присоединяются Лев с женой, и Сергей с Иваном, и Томбасов с Олесей и Катей, и Говарды с Бонни… Я раздаю автографы, голова кружится. Артур подхватывает меня на руки, кто-то умный орет:
— Горько!
Мне показалось — или это Сергей рявкнул в полную силу своих легких? Я же его самым нормальным считала. Какое «горько»?! Это им что — свадьба что ли?
Но муж подхватывает меня на руки. Губы, сводящие меня с ума, касаются моих. И на какое-то время мы просто выпадаем.
— Спеть! — орет кто-то восторженно.
Я глажу лицо Артура, запускаю пальцы в его волосы — и никак не могу остановиться. Пока не слышу волшебной команды, от которой мы разом приходим в себя, готовые работать. Хотя… вот наша жабка уже ускакала.
Мы идем вслед за ней в клуб и устраиваем импровизированный концерт. Катя с Машей, о чудо, тоже включаются и даже не морщатся, когда их клавишник играет вступление к «Оленю»…
А потом мы просто сидим в клубе, набившись как селедки в бочку — к нам и охрана присоединилась — и пьем очень неплохое пиво под свиные ушки. Я молчу, прислонившись к Артуру, смотрю на него и на нашу дочь — она вместе с Машей и двумя юными консерваторскими гениями оживленно обсуждают не иначе как следующий концерт. К ним подлетают еще двое, показывают что-то. Один в телефоне, другой — в камере. Мне их не слышно, но все ясно по горящим творческим безумием глазам дочери. Артуровым глазам.
Какое это счастье…
Зато слышно, как радостные байкеры и не менее радостные безопасники во главе с отлично спевшимися лордом и нашим родным олигархом договариваются о чемпионате по пейнтболу, или во что там играют большие мальчики. Вот уже пошли по рукам серебряные доллары и стобаксовые купюры…
— Артур, ты — и пейнтбол? — уж не в силах чему-то всерьез удивляться, спрашиваю я.
Мой утонченный гений только смеется в ответ, а я снова слышу, как большие мальчики делятся на команды. Не русские против англичан, как кто-то предложил поначалу. О нет. Они честно кидают жребий, и Томбасов оказывается с Говардом в одной команде, а против них — Петр Иваныч и агент Смит. А вот араб — Аравийский, кажется, — с шефом. И Артур там же. А Лев, Иван и Сергей — в команде «Люди в черном». Байкеры тоже кидают монетку, ржут, предвкушая развлечение…
А я уже не понимаю, то ли это все взаправду, то ли я уже сплю. Впрочем, чего еще ожидать после этого безумного дня?
Последняя моя мысль перед тем, как я перестаю отличать сон от яви — не перепутать бы завтра, в какой театр бежать сначала. Кто бы мог подумать, что сбывшаяся мечта — это полный и абсолютный дурдом! Хороший такой, крепкий, основательный дурдом, полный совершенно счастливых идиотов. Или гениев. Ведь мы — однозначно гении!
И вот наконец открывается занавес, зал полон, зал дышит в ожидании чуда, смотрит на меня — а я выхожу на авансцену в неприлично облегающем кошачьем костюме, кокетливо повожу ушками и начинаю:
