Знак оказывается воспринят верно, и в следующую секунду и сильные руки уже заставляют мои ноги оторваться от пола. Я ощущаю себя совершенно невесомой, до того легко Влад удерживает меня.
Господи, да неужто это работает? Я даже не надеялась!
— Цветочек… — первое слово за последние несколько минут, и до чего же контрастно оно с тем тоном, в котором общался со мной мой муженек несколько минут ранее. Захлебывающийся, исступленный, будто бы даже находящийся на грани и пытающийся удержаться от её пресечения.
Не очень успешно пытающийся. Потому что именно в эту секунду с негромким звуком проворачивается защелка внутреннего замка, отрезающая как мне путь к отступлению, так и возможность кому-то нам помешать.
— Останови меня, — Влад рычит это, оторвавшись от моего рта и практически тут же впиваясь жадным ртом в мою шею, — останови немедленно! Потом уже не сможешь.
— Нет, — наступает мой черед яростно огрызаться, — не буду.
Еще одна атака, снова между нами остается только пара миллиметров расстояния, и та — из-за надетой на нас одежды. Которая в общем-то тоже почти не играет никакой роли.
— Останови, — повторяет Влад, выкрадывая секунду между теми поцелуями, которыми он покрывает мою шею.
— Это моя роль, — шиплю я, впиваясь пальцами в короткие жесткие волосы на его затылке, — ты это сказал. Я тебя слушаюсь.
— Ты не готова к этому.
Болтовня болтовней, а дело Владислав Каримович знает. Пуговицы на моей блузке уже почти все пали его жертвой. И горячая ладонь Ветрова, пробежавшая по моей голой коже, будит в моих мыслях жар и тьму.
— Я? Или ты? Может быть, ты не в форме для всего этого, муженек? Тогда конечно, давай остановимся.
Бесить его оказывается ужасно увлекательно. И я получаю свое возмездие тут же.
Его руки стискивают меня еще сильнее, он разворачивается от двери вместе со мной и роняет меня на смятое одеяло больничной кровати. Наваливается сверху, будто распиная меня по постели.
— Ты пожалеешь об этих словах, Цветочек, — хищно шепчет Влад, сползая губами к моим ключицам.
— Не дождешься, — фыркаю с горечью.
Сейчас я не в настроении жалеть абсолютно ни о чем.
Я — мазохистка. Иначе это не объяснить. Каждое его прикосновение, каждая секунда этой близости приносит мне только боль — лихорадочную, мучительную, ослепляющую. И нет объяснения, почему я так отчаянно цепляюсь в этого мужчину — ногтями, губами, ногами… Всем чем могу.
Пусть не место и не время. У меня вообще может больше не быть ни места, ни времени, чтобы побыть с ним. Быть его женщиной. Поэтому — никаких пауз, никаких сожалений. Буду сейчас его. С совестью и гордостью поговорю потом!
40. ВладОна сама напросилась — самая главная сегодняшняя ложь.
Несколько месяцев рядом с Маргариткой, когда я совершенно точно осознавал, что хочу затащить эту чертову лань в постель и не выпускать её оттуда хотя бы несколько дней к ряду.
Две недели рядом с ней.
Неделя — её откровенных, ставших такими сладкими искушений, когда я сам испытывал свою силу воли, практически подыхая каждый вечер, удерживая себя на расстоянии. От длинных стройных ног. От гладкой нежной кожи. От водопада светлых шелковистых волос. От глаз, которые задешево купили Владислава Ветрова в первую же встречу с ним…
После всего этого я набросился бы на неё голодным зверьем, даже если бы она просто стрельнула глазами в мою сторону, а уж когда она сама меня поцеловала…
У неё просто не было шансов уйти от меня сейчас. Ни живой, ни мертвой.
Я слишком. Долго. Ждал!
Касание. Касание. Касание!
Каждое прошивает мое тело молнией на пару тысяч вольт силой. Все что мне нужно — её голая кожа. Её затуманенные глаза. Её сердитые пальцы.
Царапает меня. Смешно. Сверкает глазами как злючка — еще смешнее.
Вот только мне не до смеху сейчас, совершенно.
Я словно зверь, ловлю всякое движение её тела, впитываю каждый мелькнувший в глазах отблеск, каждый звук, сорвавшийся с нежных губ.
Только бы не увидеть панику. Не стать для неё одним из тех мудаков, которые снятся ей в кошмарах. Наверняка же снятся. Недаром она так долго никого к себе не подпускала. Недаром и сейчас она теряется, не смеет прикасаться ко мне долго, постоянно отдергивает руки.
Не передумай, Цветочек — я готов тебя даже умолять об этом. Потому что я ведь прямо сейчас сдохну, если ты это сделаешь.
Страх… Я все-таки вижу его! Гость, которого было так тяжело избежать. Когда больше не остается шагов вперед и слоев ткани между нами. Когда оба мы понимаем, что дальше только то самое, когда мой Цветочек закусывает губу, каменея всем телом.
— Струсила, Маргаритка? — шиплю, склоняясь к губам. К мягким, пьянящим, к которым я прижмусь, как только она снова даст нужную мне искру. И мой Цветочек меня не обманывает.
— А ты уже утомился, любимый? — язвительно вспыхивает моя девочка, со злостью оставляя на моих ребрах росчерк четырех своих ноготков.
Вот так. Злись, Цветочек, злись. Пока ты злая — ты сильная, и страх просто не подходит близко к твоему ощетинившемуся шипами сердечку.
Меня ты сведешь с ума любой. Но вот такой вот колючкой — гораздо быстрее. Будто эти колючки — твое нутро, то, что распустилось только в моем присутствии. И восхитительней этого понимания только…
Нет, как вообще я мог рассматривать мысль — не прикасаться к Цветочку в принципе?
Не познать её…
Это была бы самая сильная моя потеря в жизни.
Цветочная моя, воздушная, сиреневая…
В какой-то момент я понимаю, что шепчу все эти дурацкие нежности вслух. На каждое слово — один толчок.
Да, Владик, молодец, пять минут назад строил из себя мудака, а теперь — так нещадно палишься…
Самое главное в нашей истории — грамотно выбрать время! Впрочем, может, ей не до моих шептаний? Ей хорошо, я вижу. Надеюсь — хотя бы в половину так же хорошо, как мне. Так ярко реагирует… И черная тень страха растворяется все сильнее, становится все незаметнее. Вот я уже почти её не вижу…
В этой истории самое ужасное — то, что я проигрываю.
Я сделал все, чтобы она обо мне даже не думала, ничего ко мне не чувствовала, не испытывала никакой привязанности, а она — изгрызла меня до крови, умудряясь болеть за меня уже сейчас. Вопреки всему тому, что я с ней делаю.
Я отталкивал её и свои мысли о ней, ровно для того, чтобы пустить на ветер все потраченные усилия. Чтобы захлебнуться ею с одного глотка и проиграть всухую.
С каким удовольствием я вцепился в первый попавшийся предлог ей подыграть, хотя намеревался держаться до последнего.
