Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Во второй половине дня у дворца собралась ликующая толпа, а вечером нарядно одетые король и королева несколько раз выходили на балкон, как три месяца назад, в День победы. Погода стояла на диво ясная, тихая и теплая. Писатель Джон Леман вспоминал, как шел к улице Мэлл по другим улицам, ярко освещенным и украшенным флагами, «пока не увидел перед собой огромный, ярко освещенный фасад дворца, над которым висел гигантский новорожденный месяц».
Мы подходили все ближе, и пение становилось все громче. Люди роились вокруг, точно пчелы. Каждые несколько минут пение прекращалось, и толпа начинала скандировать: «Хо-тим ко-ро-ля! Хо-тим ко-ро-ля!» Наконец большие стеклянные двери на высоком, в красной драпировке, сказочно красивом балконе распахнулись, и показались маленькие издалека, но блестящие фигурки – это под лучами прожекторов сверкали в ночи бриллианты королевы, – они махали нам, а их встречали радостные крики, взмахи рук и песня For he’s a jolly good fellow[204].
Накануне Рождества король снова без помощи Лога обратился к нации. Тон этого первого мирного обращения за шесть лет был радостным, как и подобало случаю. «Гигантскими усилиями и большими жертвами проделана огромная работа, и страшное зло стерто с лица земли, – сказал король. – Никто не сделал для этого больше, чем вы, те, с кем я сейчас говорю. Всем сердцем я молю Бога, Чьей милостью мы одержали победу, чтобы наступающее Рождество принесло моим народам по всему миру ту радость, о которой они мечтали в темные дни, оставшиеся теперь в прошлом». Правда, эту радость омрачала скорбь о погибших и мысли о тех «пока еще миллионах людей, которые сейчас вдали от дома, на востоке и западе выполняют тяжелую и долгую задачу восстановления нормальной, цивилизованной жизни в разрушенных войной странах».
Мир, конечно, наступил, но жилось в Британии пока трудно. Times в отчете о речи короля писала: «Все еще не хватает самого необходимого, особенно жилья, еды, одежды, пока нечем обогреваться, а значит, нужно сохранять в себе терпимость и понимание, которые нация проявляла все шесть лет войны». Нормирование продуктов не только не закончилось, но стало еще строже: в войну хлеб продавался свободно, а с июля 1946 года его начали выдавать по карточкам; в ноябре ввели карточки на картофель: почти весь урожай погубили весеннее наводнение и летняя засуха. Правительство строго критиковали. «Итак, Британия вступает в зиму с карточками на хлеб и картофель – два самых необходимых продукта, которые свободно продавались во время войны, два амортизатора всей системы распределения, – писал в своем комментарии журнал Spectator. – Конечно, все относительно. Если сравнивать с довоенным временем, жизнь невыносимая, если же с Центральной и Восточной Европой – вполне сносная»[205]. В следующие годы ограничения постепенно снимались, но лишь в июле 1954-го, когда в Британии перестали распределять мясо и бекон, системе нормирования, просуществовавшей 14 лет, пришел конец.
Логу пришлось горевать по Миртл в одиночестве: Энтони был демобилизован из армии и продолжил учебу в Куинз-колледже Кембриджа, куда сумел перевестись из Лондонского университета. Он начал изучать право, потому что понял, что медицина не для него. Лори вернулся в свою компанию Lyons и работал в Ноттингеме, где располагалось ее головное предприятие, а Валентин оказался в бирманском городе Мандалае и там, впервые в истории страны, выполнил операцию на мозге в присутствии местных врачей и хирургов.
Здоровье самого Лога все так же причиняло ему беспокойство; весной 1946 года снова пришлось лечь в больницу. Его тогдашнее состояние хорошо понятно из письма, которое в мае он написал брату Миртл, Руперту Грюнерту: «Жизнь идет, и я много работаю, даже больше, чем следовало бы в мои шестьдесят шесть, но только работая я забываю обо всем». Лог надеялся, что сможет впервые съездить в Австралию больше чем за двадцать лет с тех пор, как они с Миртл отправились в Британию: «Как только Содружество наладит контроль над пароходными линиями, я нагряну к вам на целых полгода; но только не сейчас, благодарю покорно! Если уж путешествовать, то со всеми удобствами. Лететь мне не разрешают из-за высокого давления». Но Лайонел так никуда и не поехал.
13
Потусторонние голоса
В апреле 1947 года, когда Миртл уже не было, а сыновья зажили самостоятельно, Лог продал Бичгроув. И дело не только в том, что для одного человека дом был слишком велик. В декабре, как обычно, поздравляя короля с днем рождения, он писал, что «с ним связано слишком много воспоминаний» о жизни с Миртл. Лог обосновался в «удобной маленькой квартире» в доме 29 Принсез-корт по Бромптон-роуд в районе Найтсбридж, как раз напротив универмага Harrods. Бичгроув приобрела община сестер милосердия Святого Иоанна Богослова и приспособила его под жилье для своих членов.
Лог продолжал занятия, и теперь чаще делал это в своей новой квартире, а не на Харли-стрит, хотя, бывало, практиковал и там. Много лет он осмотрительно не распространялся о своих связях с королевской семьей, а теперь иногда позволял себе прихвастнуть знакомством с «моим королем», как он выражался. Особенно часто он проделывал это в разговорах со своими молодыми пациентами, производя на них заметное впечатление. «Мы видели письмо, написанное королем собственноручно, с благодарностью за какие-то книги, которые мистер Лог подарил ему на день рождения, – писал родным четырнадцатилетний Алан Элиотт из Северной Ирландии, с которым Лог начал заниматься четыре года тому назад. – Мистер Лог говорит, что если пишет на конверте: “Королю, Лондон” и ставит свои инициалы в левом нижнем углу, то письмо идет прямо по назначению и никто не смеет к нему прикасаться!»
Об этом же рассказывал Дэвид Рэдклифф, попавший к Логу, когда учился во втором или третьем классе школы Оундл в Нортгемптоншире. «Никогда не забуду, как Лог спросил меня однажды: “Слышал, как вчера вечером мой король выступал по радио?” – вспоминал он больше чем через полвека. – Радостно волновало, что у нас с королем Георгом, моим королем, есть что-то общее и что мне помогает не кто иной, как человек, которого я считал героем всей страны, потому что он помогал Георгу VI вести ее вперед в такие трудные годы».
Сразу же после войны едва ли не самым трогательным оказался случай Джека Феннелла, жителя уэльского города Мертир-Тидвил в возрасте 31 года, в сентябре 1947-го написавшего королю отчаянное письмо с просьбой о помощи. Без работы, без гроша в кармане, с ребенком, Феннелл был в полном отчаянии и к тому же терзался комплексом неполноценности: он заикался, и из-за этого его всю жизнь принижали. Ласеллз передал письмо Логу, попросил принять Феннелла и оценить его состояние. Лог прикинул, что заниматься потребуется не меньше года, а Феннелл никак не мог себе этого позволить. Несколько фондов социального обеспечения отказали в помощи, но в конце концов он нашел благотворителя в лице виконта Кемсли, газетного магната, владельца Daily Sketch и Sunday Times. Феннелл поселился в армейском общежитии в Вестминстере, получил работу в газете Кемсли и в январе 1948 года приступил к занятиям. Их оплачивал Кемсли, причем Лог брал с него не три фунта три шиллинга, как обычно, а два фунта десять шиллингов за каждое.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
