Американец это, естественно, заметил и слегка сощурил на меня глаза.
— И он доверяет миллионы британских фунтов и, более того, посвящает в тайну такой сверхсекретной операции обычного секретаря? Вы должны понимать, как неправдоподобно это звучит.
Я искренне оскорбилась.
— Можете думать себе всё, что хотите, но наши отношения носят исключительно профессиональный характер. Я — замужняя женщина, если вы забыли.
Он отмахнулся от моих слов, будто мой семейный статус его меньше всего интересовал.
— Я сделаю вид, что верю вам. Дело ваше, в любом случае. Просто скажите, кто изготавливает деньги и где?
— Откуда мне знать?
— Спросите его и дайте мне ответ в следующий раз, как приедете сюда.
— Он никогда мне такого не расскажет!
— Конечно, расскажет. Мужчины испокон веков рассказывали самые страшные тайны своим любовницам.
— Я ему не любовница! — В возмущении крикнула я куда громче, чем надо. Мужчина, читавший газету на скамье на тротуаре напротив, поднял голову и глянул на нас.
Американский агент вынул что-то из кармана и сунул мне в сумочку, что я держала на коленях.
— Это микрофон, очень чувствительный. Установите его в его кабинете и попробуйте выведать, кто изготавливает валюту.
— Вы совсем с ума сошли?!
— А ещё лучше, установите микрофон в его спальне, напоите его хорошенько и заставьте говорить. Нам нужна эта информация!
— И думать забудьте!
Я попыталась сунуть завёрнутый в платок предмет обратно в руки Флорину, но от поймал меня за запястье и сунул микрофон обратно мне в сумку.
— Позвольте мне напомнить вам, миссис Фридманн, что оба вы и ваш муж согласились помогать нашему офису любыми, я подчёркиваю, любыми средствами. Только на таком условии наше правительство согласилось не судить мистера Фридманна и вас вместе с ним как военных преступников по окончании войны, которую, как вы уже должно быть догадались, вам, нацистам, не выиграть.
— Мой муж и я никакие не нацисты, — зашипела я на него.
— Я рассматриваю ваш отказ сотрудничать как саботаж.
— Вы просите меня о невозможном! Да он же сразу найдёт это ваше устройство, он же не идиот! А ещё он сразу же поймёт, кто его туда поместил, и лично меня пристрелит! Вы этого хотите?
Американец помолчал какое-то время, видимо, размышляя над моими словами.
— Ладно, забудьте про микрофон. Просто выведайте у него нужную информацию, и как можно скорее. Мы не можем позволить, чтобы они делали с экономикой нашей страны то же, что они делают с британской.
— Я постараюсь сделать, что в моих силах, но ничего не обещаю.
— Постарайтесь, миссис Фридманн, — проговорил он тихим голосом, но слова его прозвучали почти как угроза. Я уже сто раз прокляла своё решение отпустить водителя.
Американец тем временем поднялся, бросил несколько долларов на стол, хоть даже и не взглянул на меню, и оставил меня одну. Я же задумчиво мешала свой кофе, пытаясь решить какой из офисов был хуже: мой РСХА или же американская контрразведка.
Глава 15
Вена, сентябрь 1943
Я старалась притвориться как можно более невидимой посреди празднества пьяных австрийцев во главе с их предводителем обергруппенфюрером Кальтенбруннером и Отто Скорцени в качестве его правой руки. Последний только что выполнил неслыханную по своей дерзости и безупречно исполненную операцию по спасению итальянского диктатора Бенито Муссолини из плена, и даже получил рыцарский крест и похвалу самого фюрера, который немедленно повысил его до звания Штурмбаннфюрера и провозгласил его «самым опасным человеком в Европе».
Мне было искренне жаль дом того банкира, который имел неосторожность пригласить австрийцев в свою «скромную обитель,» и кроме того, предоставить им неограниченный доступ к своему винному погребу, пытаясь таким образом войти в доверие к высокопоставленным эсэсовцам. Бедняга явно не взял в расчёт то, что в то время как пруссаки мирно задрёмывали в каком-нибудь кресле, напившись, то наши южные собратья едва ли не пускались в пляс на столах и не разбивали бутылки друг другу о головы, просто ради шутки.
«Дикое племя, а не СС!» — думала я, в ужасе наблюдая за попоищем из своего угла в обширной гостиной. «И взгляните только на их предводителя, многоуважаемого доктора юриспруденции обергруппенфюрера Кальтенбруннера в распахнутом кителе, с непонятно где потерянным галстуком и с чёлкой, обычно опрятно зачёсанной назад, сейчас падающей на один глаз; и он обнимает за пояс и поднимает в воздух этого здоровенного Отто, как будто тот и не весит больше ста килограмм».
— Я требую, чтобы все подняли свой бокал за этого парня! — Уже заметно пьяный шеф РСХА грубовато взлохматил волосы диверсанта и похлопал его по щеке. — Да к чёрту бокал, поднимите всю бутылку, он самый опасный человек во всём рейхе! Во всей Европе! Да мы с ним одним выиграем эту войну! За победу!
— За победу! — Ответный рёв австрийцев потряс комнату, как гром.
Тут я решила встать, незаметно покинуть зал и спрятаться от неконтролируемых южан в библиотеке — последней комнате, в которую бы они забрели. В относительной тишине и полутьме я устроилась в одном из кресел и подобрала под себя ноги. Можно было, конечно, подняться в спальню, щедро предоставленную нам с Генрихом хозяином на время нашего двухдневного визита, но Генрих тоже был посреди празднующей толпы (чтобы не вызвать ни у кого подозрений, оставаясь трезвым по такому знаменательному случаю), а одна идти спать я боялась.
Когда старинные часы у стены пробили два ночи, я больше не могла бороться с собственным организмом и незаметно для себя уснула прямо в кресле. Разбудило меня чьё-то мягкое прикосновение к моей щеке, и я улыбнулась сквозь сон, думая, что это был мой муж. Но когда я открыла глаза, то увидела, что это был обергруппенфюрер Кальтенбруннер, едва стоящий на ногах и склонившийся над моим креслом.
— Ты такая красивая, когда спишь… — Он снова провёл пальцами по моей щеке. — Как ангел…
«Так, это мы уже проходили, и закончилось это не очень хорошо,» промелькнуло у меня в голове. Надо было бы вскочить из кресла и броситься мимо него прямиком в мою комнату к моему спящему (или как я на то надеялась) мужу, но только вот мой начальник полностью блокировал мне единственный путь к спасению, держась одной рукой за спинку моего кресла — единственное, что помогало ему сохранять равновесие, судя по всему.
— Я так долго смотрел на тебя, пока ты спала… Да нет же, быть не может.
«Чего быть не может? О чём это он?»
— Вы чего-то хотели, герр обергруппенфюрер?
Он ничего не ответил, но затем вдруг схватил меня за подбородок и задрал мне голову, приблизившись ко мне почти вплотную и хмурясь.
— Герр обергруппенфюрер…что вы делаете? — Тихо прошептала я, пока он смотрел на меня почти что с ненавистью в глазах. Такой же тёмный, немигающий взгляд у него был после того, как он насмерть забил повстанца из варшавского гетто; можно и не объяснять, как мне стало страшно.
