Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Возможно, именно по этой причине в дневниках писателя встречается так мало записей о нацизме. Хотя очевидно, что Беккет ненавидел гитлеровский режим: во время Второй мировой войны он участвовал во французском движении Сопротивления.
Нельзя сказать, что писатель совершенно не интересовался жизнью в новой Германии. Один знакомый Беккета, владелец книжного магазина, так охарактеризовал писателя: «Он меряет все своими интеллектуальными стандартами и никогда не сможет понять наше горе, сколько бы сил ни вложил в изучение внешности и людей»[530]. Не будем размышлять о том, насколько верна эта оценка. С уверенностью можно сказать, что Беккет всегда подмечал нелепость. Он записал в своих дневниках историю о служанке и молочнике. Чтобы избежать смешения крови, в нацистской Германии арийцам до сорока пяти лет запрещалось работать в доме не арийцев. Когда молочник спросил экономку, почему она работает на г-на Леви, женщина ответила, что она частично еврейка. Когда г-н Леви спросил свою экономку, зачем она соврала молочнику, та ответила, что ни в коем случае не готова признаться в том, что ей уж сорок пять лет[531].
В Дрездене Беккет нашел единомышленника – известного искусствоведа еврейского происхождения Уилла Грохмана, который был уволен с поста директора художественной галереи Цвингер[532] еще в 1933 г. Мужчины вели долгие дискуссии о сложностях, с которыми столкнулись интеллектуалы при нацистах. Грохман относился ко всему философски. Он сказал Беккету, что в любом случае не уедет из страны, потому что оставаться в ней было интересней: «Они не в состоянии контролировать наши мысли»[533].
До прибытия в Гамбург Беккет написал в дневнике: «Интересно, какой покажется мне Германия, если я шесть месяцев буду передвигаться по стране, главным образом, пешком?»[534] И действительно, Беккет преодолевал пешком большие расстояния. Правда, он испытывал массу неудобств и часто впадал в депрессию. В Третьем рейхе Беккет постоянно испытывал проблемы со здоровьем – то герпес на губе, то сопли, то болезненная опухоль в области мошонки, то гноящийся палец. Стояла холодная погода, деньги заканчивались, туфли прохудились и постоянно промокали. Все было, словно во втором песенном цикле Шуберта «Зимний путь»:
«В промозглом холоде, как слепой, прошел мимо улицы Брюль. Я не видел дома, где родился Вагнер, дома на улице Гёте, где родилась Анна Катарина Шенкопф, не видел съемной квартиры на Гриммской улице, где жил Геллерт, и съемной квартиры, в которой во времена студенчества жил Лессинг. Я прошел мимо церкви Святого Фомы, даже не заглянув внутрь, чтобы ощутить дух Иоганна Себастьяна. Мерзну еще сильнее, в Ноймаркте осматриваю дом, где Гёте жил в студенческие годы, но не подхожу к дому, в котором родилась Клара Шуман. Наконец, падаю на стул в «Погребе Ауэрбаха», смотрю на приятную статую Гёте скульптора Зефнера… Дрожь расползается по телу, съедаю в пивном зале баранину с соусом карри. Ползу дальше до тех пор, пока уже не могу стоять на ногах, заваливаюсь в кафе «Фельше», в котором слишком много людей. Немного согревшись, дохожу до кафе «Князь Рехшецлер», в котором отвратительный кофе и много газет. Я настолько душевно истощен, что читаю даже «Таймс». Потом быстро возвращаюсь назад в отель «Север», новая комната в котором не теплее и не приятней предыдущей, разве что немного тише[535].
Настроение писателя улучшалось, когда он ощущал поэтический подъем. Так, накануне нового, 1936 г. Беккет провел чудесный день в Берлине: «Прошелся через Тиргартен… мягкий, приятный и светлый день… увидел замечательные воздушные шарики… радужные кипарисы тихо раскачивались на ветру… утки при наступлении темноты шумно взлетают, часть потом снова садится на воду, поднимая волну; другие, отчаянно размахивая крыльями, летят парами вдоль кромки воды, которая сверху кажется совсем другой. Я ОБОЖАЮ одиночество»[536].
Когда в марте 1937 г. Беккет добрался до Мюнхена, он был уставшим от долгого путешествия, что, возможно, отразилось на его восприятии города. «Река Изар – это жалкое подобие лиричного Майна в районе Вюрцбурга или героического Дуная в Регенсбурге», – писал он другу[537]. Еще в самом начале своего путешествия Беккет понимал, что «Германия должна вскоре начать сражаться (или она взорвется)»[538]. Когда писатель 1 апреля 1937 г. сел на самолет в Англию, он был уверен, что никогда больше в Германию не вернется[539].
* * *
Во времена Третьего рейха в Германию приезжали самые разные литераторы: от Альберта Камю до Карен Бликсен, от Макса Фриша до Свена Гедина. Создатель книг о комиссаре Мегрэ Жорж Сименон столкнулся с Гитлером в лифте отеля[540], а Грэм Грин настолько полюбил Берлин, что, по словам его брата Хью, «почти захотел в нем жить»[541]. Жан Жене остался бы в Германии подольше, но здесь он не мог вести свой привычный образ жизни. «Это раса воров, – писал Жене. – Если я здесь ворую, то не могу совершить ни одного поступка, который бы меня удовлетворил. Я подчиняюсь всеобщему порядку… Я не нарушаю ничьих планов. Возмутительность здесь невозможна. Я ворую в пустоте»[542]. Жан-Поль Сартр девять месяцев стажировался в Берлине, однако его дневники, а также переписка с Симоной де Бовуар (которая несколько раз его навещала) утеряны. Несмотря на то, что нацисты сжигали книги Моэма, писатель регулярно приезжал в Мюнхен на карнавал со своим любовником Аланом Сирлом[543].
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
