— Сработает, — с уверенностью сказала Мэри.
— Да? — Джим напрягся. — А почему вы так в этом уверены?
— Это моя специальность, Джим. Мне полагается знать реакции пожилых людей. Как правило, они забывают недавние события и помнят то, что давно прошло. Детство. Самые важные моменты молодости — наверняка Битва Шестидесяти Кораблей относится к таковым.
— И вы думаете, что Пенар вспомнит?
— Да, думаю, — сказала Мэри.
Джим снова невесело ухмыльнулся.
— Надеюсь, вы правы. Подобрать его и отвезти домой — это одно дело. Проделать это, отбиваясь от лаагов, — совсем другое. А если нам еще и с Пенаром придется сражаться, то это уж точно ни одному смертному не под силу.
— Верно, — заметила Мэри. — Вы ведь не любите ощущать себя смертным, майор... Джим.
Джим собрался было ответить, но потом снова сжал губы. Он весь напрягся и взмок, невзирая на скафандр. Эта докторша, которая никогда не видела, как умирают друзья, она!.. Захлестнувшая его волна гнева наконец отхлынула, но он чувствовал себя обессиленным и выжатым как лимон, а во рту остался горький привкус желчи.
— Наверное, нет, — проговорил он в интерком нетвердым голосом. — Наверное, нет.
— Зачем откладывать, Джим? — сказала его собеседница. — Признайтесь: вы не любите тех, кто занимается гериатрией.
— Да нет, — отозвался Джим, — меня это не касается. Пусть живут сколько могут.
— А что в этом плохого?
— Просто все это бессмысленно. Ну довели вы среднюю продолжительность жизни до сотни. И что тут хорошего? — У него пересохло в горле. Он подумал, что не стоит столько болтать, но все равно продолжил: — Какой в этом толк?
— У людей теперь и в девяносто достаточно энергии. А если мы продвинемся дальше... Вот Пенар, ему далеко за сотню, и...
— А толку-то? Достаточно энергии! — Джиму уже было не сдержаться. — Хватает энергии, чтобы ковылять туда-сюда и дремать на солнышке! Когда, по-вашему, отправляют в запас на пограничной службе?
— Знаю, — ответила Мэри. — В тридцать два.
— Вот именно, в тридцать два, — усмехнулся Джим. — Вы даете людям лишние годы активной жизни, так? Если они такие активные и энергичные, почему же они не могут служить на границе после тридцати двух? А я скажу почему. Потому что они слишком старые, физически старые, и это отражается на их нервах, на быстроте реакции! И вы можете сколько угодно возвращать древних старцев с края могилы, но этого вам не изменить. Так что толку от этих лишних шестидесяти восьми лет?
— Может, спросите у Рауля Пенара об этом? — тихо проговорила Мэри.
Всплеск горечи и боли в душе Джима был так силен, что он сжал зубы, стараясь, чтобы голос его не выдал.
— Вот про него не надо, — сказал он хрипло. Он вдруг почувствовал, будто сам прошел через все это: не поддавался смерти все эти годы, упрямо двигаясь к границе и Солнечной системе, не в состоянии даже совершить фазовый переход на долгом, долгом пути домой. «Я дотяну его до дома, — обещал Джим сам себе, — я приведу Рауля Пенара туда, куда он шел больше сотни лет, пусть даже нам придется пробиваться через каждую заставу лаагов отсюда и до границы». — Про него не надо, — повторил он вслух. — Он был боец.
— Он и сейчас... — Сигнал тревоги прервал слова Мэри. Джим мгновенно опустил руки на клавиатуру, и через несколько секунд их корабль поплыл рядом с изъеденным космической пылью конусом, на борту которого виднелась потускневшая надпись «Охотник на бабочек».
Глава третья
В то же самое время вокруг древнего космического корабля появились остальные суда подразделения. Они выпустили магнитные лучи и зацепили «Охотника на бабочек», но он почти сразу же дернулся, как необъезженная лошадь, и стал резко набирать ускорение, пытаясь сбежать.
Хотя их и застал врасплох всплеск энергии, смертоносный для любой живой души на старом корабле, пять кораблей подразделения все же удержали его своей общей массой.
— Внимание, — Джим шептал в микрофон в шлеме скафандра, и старинные кодовые фразы превращались во вспышки, сигналившие конусообразному кораблю. — Внимание, «Охотник на бабочек». Это правительственный Спасательный отдел, подразделение Уандера. Прекратите сопротивление. Мы берем вас на буксир, — Джима резануло потерявшее смысл старое слово, — мы берем вас на буксир для возвращения в штаб базы. Повторяю...
Вспышки огней снова и снова повторили послание. «Охотник на бабочек» прекратил сопротивление и покорно повис в сети магнитных лучей. Джим навел на его корпус переговорный луч.
— ...домой, — послышался голос, тот же голос, который он слышал в записи в офисе Моллена. — Chez moi...[2]— Он неразборчиво продолжил по-французски, потом перешел на стихи по-английски с сильным акцентом:
Наполеоновы солдаты не станут с миром воевать;
Шенье пытался строй нарушить, немедля замертво упал...
— «Охотник на бабочек», «Охотник на бабочек», — повторял Джим снова и снова, а вспышки на корпусе его корабля переводили слова в код столетней давности. — Как слышите? Повторяю, как слышите? Подтвердите прием сигнала. Подтвердите прием сигнала...
Потрепанный временем и атаками лаагов корабль не отзывался. Голос продолжал читать; Джим узнал стихотворение Уильяма Генри Драммонда, который одним из первых писал на английском языке так, как говорили канадцы в девятнадцатом веке, с сильным французским акцентом.
— ...Трясутся и грохочут пушки... — все бормотал он, — ...бум-бум, и больше ничего... — Внезапно Рауль Пенар переключился на чистый французский. Как ни странно, по размеру и рифме переход между стихотворениями был практически незаметен: — Потрепано мое пальтишко — всё ветер, холод и дожди...
— Бесполезно, — сказала Мэри. — Придется доставить его на Землю — может быть, после лечения мы добьемся от него чего-нибудь.
— Хорошо, — отозвался Джим, — тогда мы направимся...
Вой внутрикорабельной сирены оглушил его, несмотря на скафандр.
— Лааги, — вскрикнули с «Четвертой Елены». — Пять бандитов, сектор шесть...
— Бандиты! Два бандита, сектор два, тысяча пятьсот километров... — перебила «Лила».
Джим выругался и опустил руки на кнопки приборной доски. Корабли были в сцепке, так что его импульс фазового перехода автоматически проходил через компьютеры остальных, и они все вместе совершали прыжок в выбранном направлении и на заданное расстояние. Рывок — и он почувствовал характерное ощущение перехода; а затем воцарилась тишина.
Сирена отключилась. Голосов не было слышно. После прыжка вступило в силу автоматическое рассеивание. Остальные четыре корабля на большой скорости расходились на расстояние до тысячи километров, а их лучи ощупывали и обыскивали космос еще на половину светового года в каждую сторону. «ИДруг» тем временем продолжал держаться вплотную к «Охотнику на бабочек».
