И вот теперь, когда он стал стар и немощен, стройное здание управления народом, нерушимо стоявшее, несмотря на беды, невзгоды и поражения, стало разрушаться.
Если бывший до него главный судья и он же первосвященник Илий полностью потерял доверие народа, то он, Шомуэл, вновь вернул статусу судьи достоинство и величие. Несмотря на заповедь, разрешающую приносить жертвы всесожжения только левитам (потомкам первого священника Леве), Шомуэл, пользуясь почитанием народа, сам стал вершить исполнение священных обрядов. Он отказался от царского венца, который в его молодые годы, после победы над пеласгами, старейшины предложили удачливому судье-полководцу. Не нарушая сути поклонения грозному вседержителю Ягбе, Шомуэл без насилия соединил судейскую и жреческую власть.
Дом его — хранилище Скинии (священного шатра) и ларца со скрижалями (Ковчег Завета). По правде говоря, скрижали, которые были когда-то плоскими камнями удлинённой формы, давно пропали. То ли во время постоянных перемещений с места на место, то ли после захвата Ковчега врагами-пеласгами и хананеями. Одним словом, каменные скрижали пришлось заменить хорошо отполированными досками с теми же письменными знаками.
Раньше священный шатёр был из старых кож, с тяжёлым запахом и потёртостями на сгибах. Тут же стоял чёрный высокий камень, на нём (когда его призывал первосвященник, и если он желал явиться) сидел невидимый бог Ягбе.
Шомуэл приказал заменить кожи шатра на новые, а также обновил длинный сундук-ковчег. На крышке его находилась теперь золотая табличка, покрытая священными знаками, и были помещены два золотых херувима с широко распростёртыми орлиными крыльями. Вход сюда, в святая святых, разрешался только ему самому и священникам-левитам. Выборных и старейшин племён суровый судья принимал в обширном дворе, рядом с помещением, где хранились Скиния и Ковчег. Во дворе стояли бронзовые колонны с серебряными капителями. С поперечных брусьев свисали льняные покрывала у входа, занавешенного узорчатой тканью из голубой и Червленной шерсти. Тут же стоял жертвенник, отлитый из бронзы, и большой серебряный таз. Здесь разрешалось молиться, когда жрец приносил жертву Ягбе.
Не теряя внешнего спокойствия, Шомуэл в раздумье пересекал вымощенный каменными плитами двор. Только что гонец, примчавшийся к нему на лёгкой, плетёной из ивняка колеснице-люльке, которую буквально по воздуху несли две резвые лошади, покинул его. Гонец сообщил о том, что судьи и другие «адирим» (могущественные), то есть влиятельные люди из всех областей Эшраэля, в скором времени прибудут к нему с каким-то серьёзным предложением.
Шомуэл знал, что это за предложение, или, вернее, настоятельная просьба. Он, как главный правитель и первосвященник (хотя таковым и не утверждённый), должен был спросить у всеведающего и всесильного Ягбе, кто дальше должен править народом. Это было чрезвычайно досадно для судьи... На священных празднествах и торжественных пирах некоторые из влиятельных людей уже давно задавали ему осторожные, словно бы отвлечённые вопросы.
Было время, Шомуэл лелеял мысль, которая могла показаться дерзновенной. Он надеялся, что его сыновья, ставшие взрослыми мужами, получат от него место главного судьи и первосвященника. Пусть старший наденет его одеяние и возьмёт его посох, а младший станет ему верным помощником. Потом на их должность смогут рассчитывать внуки и постепенно, без всяких кощунственных изменений, без посягательств на власть единого и всемогущего бога, правление народом Эшраэля будет наследоваться. Он уже утвердил своих сыновей судьями в отдалённом городе Беер-Шабе, чтобы они проявили там нужные качества.
Однако старший Ёэль оказался ленивым и беспечным, любителем обильно есть и чрезмерно употреблять виноградное вино, пелиштимское пиво, настойку из изюма с добавлением мёда и другие хмельные напитки. То есть Ёэль оказался на своём почётном месте попросту обжорой и пьяницей. А младшего сына Абию, человека пылкого и грубого, слишком увлекали женщины, да к тому же он любил расшитые узорами одежды и изысканные египетские украшения.
Не ранее чем две седьмицы назад Шомуэл последний раз пытался усовестить сыновей, говорил о своих надеждах на будущее их рода, напоминал о своей былой славе и заслуженном уважении народа. Всё было напрасно: злые духи обуяли их сердца беспросветным невежеством и гнусной распущенностью. Потеряв терпение, судья кричал на нерадивых сыновей:
— Для чего вы совершаете эти поступки, о злокозненные дети мои? Вы хотите унизить отца своего в глазах народа? В пору молодости я собрал ополчение племён ибрим, совершил жертву перед Ягбе и пошёл на пеласгов. И Ягбе поддержал нас и помог нам! Разразилась гроза такой силы, что деревья вспыхивали, как сухие тростники, камни раскалывались от ударов молнии, и чёрная буря промчалась над лагерем наших врагов, которые пришли в ужас и смятение. Я и мои воины вышли из Машшита и напали на пеласгов. И те отступили и побежали, а мы преследовали их, посылая вслед им стрелы и камни из пращей. После этого я велел поставить гранитную глыбу между Машшитом и Шеном и выбить на ней изображение молнии. Я назвал этот камень Абен-Езер (Камень помощи). Пеласги долго не дерзали приблизиться к областям Эшраэля. А с аморреями я заключил мир, и люди ибрим обрели на длительное время покой и защиту. Я не был воинским вождём, я судья. Но я сделал всё, что мог, с помощью бога. А как вы расходуете свою молодость и нерастраченные силы? Нет, дети мои, нехороша молва о вас среди народа. Вы отбираете жертвенное мясо, приносимое паломниками к местам жертвоприношений. Вы требуете серебро или одежды за свои неправые решения. Вы спите с женщинами, пришедшими молиться в Скинию собрания, вы принуждаете, их. О, нечестивые, вы развращаете народ! Вы достойны изгнания и побиения камнями у городской стены! Если согрешит человек против человека, о нём помолятся и будет ему прощение. Если же согрешит человек против бога, то кто будет ходатаем за него?
Шомуэл грозил сыновьям судейским посохом, украшенным слоновой костью. Он побледнел, волнистая седая борода его намокла от слёз. Но разъевшийся, румяный Ёэль стоял, глуповато усмехаясь, и мотал головой, как неразумный дикарь, не понимающий ни слова из того, что говорил отец. Его брат Абия скрипел зубами и смотрел исподлобья колючими чёрными глазами. Оба настолько возгордились и привыкли к удовольствиям, что не находили в себе ничего, кроме упорной вражды.
Тогда главный судья кликнул стражников, приказав выгнать сыновей из дома. Он велел не пускать их больше к воротам и удалился в своё личное обиталище в мрачном молчании.
Опустившись на скамью, величественный старец долго приходил в себя. Затем он хлопнул в ладони, позвал управляющего домом хитрого длинноносого Ханоха. Тот явился торопливо и стал напротив с преданным до приторности лицом. Большой нос Ханоха сально поблескивал. Преданность его была фальшива, Шомуэл это знал. Подозревал он и то, что управляющий, кроме положенного за службу вознаграждения, имеет дополнительные доходы, утаивая под разными предлогами часть господского имущества. Соглядатай судьи, курчавый, как молодой баран, Шуни из колена Забулонова, докладывал Шомуэлю про покупку Ханохом земельного надела за горой Берхала. Земля дорогая, давно возделанная и удобренная, с фруктовым садом и виноградником. Доложено было о сотне пёстрых овец, которых пасёт раб-мохабит Гирбаал отдельно от судьи.
