Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Не будет преувеличением сказать, что полис как бы сам обозначал себе пределы, ставил в какой-то момент точку в собственном расширении. Для каждого конкретного полиса эти пределы роста, разумеется, были неодинаковыми. Для Афин они совпали с пределами Аттики. После ее объединения афинский полис несколько раз инкорпорировал в себя только очень небольшие территории (Саламин, Элевтеры), а в целом опирался на иные формы экспансии (эксплуатация союзников по Афинской архэ, выведение клерухий и колоний). Для Спарты точкой в расширении полисной хоры стало покорение Мессении, в дальнейшем она устанавливала с побежденными полисами отношения неравноправного союза, а не присоединяла их. Да, собственно, Спарта, насколько можно судить, уже переросла необходимые пределы, превзошла заданную ей меру, и отсюда – все трудности, которые это государство в дальнейшем испытывало, и все перипетии его странной судьбы. Ну а для большинства полисов этот предел расширения должен был наступать едва ли не сразу же после их возникновения. Приходилось переходить с экстенсивного пути развития на интенсивный, что в цивилизационном плане, конечно же, было благом.
А теперь задумаемся: как должна была выглядеть политическая жизнь в государстве с несколькими сотнями или даже несколькими тысячами граждан? Она могла иметь только глубоко личностный характер. Все члены гражданского коллектива были знакомы друг с другом и в принципе знали, чего друг от друга ожидать, кто на что способен и т. п. Естественные лидеры должны были в подобных микроколлективах выделяться сразу. И политика ценили по его реальным достоинствам, а не по занимаемой им позиции.
Вообще ключевым вопросом политической борьбы в нормальных условиях типичного полиса было, насколько нам представляется, отнюдь не социально-политическое устройство (аристократия, демократия, олигархия, тирания и т. п.). Строго говоря, такие понятия, как «демократическая группировка», «олигархическая группировка» (даже если не употреблять слова «партия»), на наш взгляд, являются применительно к полису не вполне корректными и модернизирующими ситуацию. Политическая борьба была значительно более конкретно-ситуативной, и основные конфликты происходили не по поводу идеологических абстракций, а в результате несогласия по совершенно определенным, близким и понятным для основной массы граждан вопросам. Отношения личной дружбы и вражды между отдельными влиятельными индивидами и семьями занимали весьма значимое место в политической «системе координат».
Помимо прочего, чрезвычайно важную, подчас даже главную роль играли внешнеполитические разногласия. При этом следует подчеркнуть, что для граждан полиса внешняя политика не была чем-то достаточно далеким и абстрактным, вызывающим чисто «спортивный» интерес, как для жителей современных государств. Во-первых, они непосредственно, собственными руками вершили эту внешнюю политику, определяли все шаги полиса на межгосударственной арене, в то время как ныне данная сфера является наиболее изъятой из прямого участия масс населения и отданной в компетенцию профессиональных дипломатов. Во-вторых, внешняя политика опять же имела вполне личностный характер. Отдельные знатные роды имели тяготения или пристрастия родственного, дружеского и иного (в том числе и экономического) характера, часто на ксенической или матримониальной основе, именно во внешнеполитическом плане, внутри греческого мира и даже за его пределами. Это и определяло позицию группировки, складывавшейся вокруг представителей данного рода. Внешняя ориентация диктовалась, разумеется, как аристократической традицией, так и конкретной ситуацией, причем роль последнего фактора по мере изменений, происходивших в окружающем мире, возрастала.
* * *
В полисном мире сложилась адекватная ему, вполне определенная система ценностей. Всякому, кто рассматривает полисную идеологию, прежде всего бросается в глаза присущий ей коллективизм, ставший основополагающей общественной ценностью как в теоретических построениях мыслителей, так и в практическом поведении массы граждан. Полис, община, коллектив осознавался как начало всех начал. При этом речь идет не об абстрактной идеологеме. Современные государства ввиду их крупных размеров воспринимаются их жителями в значительной мере как абстракции. Не так было в греческом мире. Полис представал перед глазами своих граждан как величина вполне конкретная. Зачастую он, как говорилось выше, был полностью обозрим с какого-нибудь одного места.
Вполне оправданно считалось, что отдельный индивид живет и пользуется всеми благами свободы и культуры лишь постольку, поскольку существует его полис и поскольку он является гражданином этого полиса. По сути дела, человек считался полноценным лишь тогда, когда он входил в какой-нибудь полисный коллектив; вне его он становился изгоем, влачащим безрадостное существование, лишенным важнейших прав – прав политических. Конечно, не следует забывать и об институте метэков – лиц, живших на территории полиса без прав гражданства, но и не абсолютно бесправных. Статус метэков имели в Афинах, помимо прочих лиц, такие выдающиеся деятели культуры, как Анаксагор, Геродот, Лисий, Аристотель. Однако даже само безопасное пребывание метэков в полисе обусловливалось не какими-то незыблемыми установлениями закона, а, если так можно выразиться, «снисходительностью» режима. При демократии положение метэков было, в общем, вполне приемлемым. Но, как только к власти пришла олигархия Тридцати, на них обрушились беспощадные репрессии, и не существовало каких-то правовых норм, способных их защитить.
Итак, благо общины обусловливало благо каждого ее гражданина, и это вполне осознавалось. Отсюда – налицо бесспорный приоритет общего над частным, выражавшийся, в частности, в необходимости полисной солидарности, то есть совместного действия всех граждан полиса для достижения тех или иных общих целей. Эта полисная солидарность была одновременно и правом, и обязанностью граждан, вплоть до того, что они в массовом порядке, не на словах, а на деле ставили интересы полиса выше личных. Отсюда – появление в архаическую эпоху патриотизма, подчеркнем, именно полисного, а не общегреческого.
Однако коллективизм – это, так сказать, лишь одна сторона медали. Он ни в коей мере не предполагал (во всяком случае, в подавляющем большинстве полисов, по сути дела, за единственным исключением Спарты, где коллективистское начало одержало полную победу) полного, тоталитарного подавления личности государством. Отнюдь не способствовало такому подавлению и то обстоятельство, что, как мы видели, государство в полисном мире не являлось особой структурой, оторванной от граждан, от общества и абсолютизированной.
Коллективизм, при всей несомненности своих проявлений, отнюдь не был всевластным; он сосуществовал в диалектическом противоборстве с индивидуализмом, с высокой ценностью личности (нет никакого сомнения, что эта ценность в Греции и в античном мире в целом была значительно выше, нежели на Древнем Востоке). Более того, в эпоху архаики, когда формировался полис, наряду с коллективистскими в той же мере возрастали и индивидуалистические тенденции. Можно сказать, что VIII–VI вв. до н. э. были временем не только «рождения полиса», но и «рождения личности».
На этих-то индивидуалистических тенденциях и стоит, очевидно, остановиться подробнее. Наиболее ярко индивидуализм проявился в т. н. агональном духе, в состязательности, соревновательности, пронизывавшей собою всю жизнь греков и оказавшей необычайно плодотворное воздействие на их культуру, определив ее самобытность и неповторимость. Буквально любая сфера деятельности – от изготовления глиняных ваз до сложения стихов – становилась в Греции полем для состязания. Вполне закономерен тот факт, что именно в рамках древнегреческой цивилизации впервые в мировой истории появился спорт, атлетика как самостоятельный феномен.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
