Следствием стабильности политического режима и длительной идейной обработки офицерского корпуса является презумпция лояльности командного состава по отношению к высшей власти. Сама верховная власть может смотреть сквозь пальцы на ворчание и даже откровенное фрондерство отдельных офицеров. Важно, что это фрондерство не затрагивает основ верности существующему строю: офицеры могут сравнительно свободно критиковать отдельные недостатки существующего государственного порядка, в первую очередь – гражданский бюрократический аппарат, но не основы политического строя, не главу государства.
При таком отношении офицеров к власти и властей к офицерам становится излишним аппарат политического контроля в армии. В вооруженных силах «традиционного» типа он или вовсе отсутствует, или атрофируется (в тех случаях, когда «традиционная» армия выросла из «революционной» – о ней ниже). В последнем случае аппарат политического контроля перерождается в культурно-просветительский или финансово-контрольный.
В «традиционной» армии обычно вырабатывается механизм поддержания монолитности офицерского корпуса «своими средствами», что позволяет верховной власти полностью устраниться от поддержания нужного ей климата в офицерской среде. При такой модели отношений офицерства с властью не возникает никакой необходимости в политических чистках офицерского корпуса. Всевозможная «полицейщина», политический сыск презираются и преследуются офицерским общественным мнением как нечто грязное и недостойное офицера. Высшее руководство страны и традиционных вооруженных сил, как правило, и не стремится к насаждению взаимного политического контроля в офицерском корпусе и потому, что в этом не ощущается острой необходимости, и потому, что подобные действия могут привести к утрате корпоративности офицерства, которая сама по себе является достаточной гарантией политической лояльности.
Офицеры настроены на плавную рутинную карьеру, взлеты в которой могут быть связаны либо с успешным участием в боевых действиях против внешнего врага, либо с непотизмом и коррупцией. Вообще офицерством «традиционных» вооруженных сил война воспринимается как своего рода «профессиональный праздник», достаточно вспомнить подъем, охвативший русское строевое кадровое офицерство в начале Первой мировой войны, неоднократно описанный в мемуарной и художественной литературе. С другой стороны, каждый офицер «традиционной» армии рассчитывает на многолетнюю службу и пенсию после отставки, что приводит к боязни сломать карьеру и предоставляет командованию дополнительный рычаг влияния на профессионального офицера.
Офицерский корпус «традиционной» армии являет собой корпорацию, живущую в значительной степени (если не исключительно) своими собственными узкими профессиональными интересами. Профессиональное офицерство практически не ощущает своей связи с теми или иными социальными группами гражданского общества. Такую связь чувствуют прежде всего выходцы из привилегированной среды, ведь для них чин офицера представляет собой необязательное дополнение к образу жизни аристократа или выходца из богатой буржуазной семьи. Офицеры же – выходцы из непривилегированных слоев ощущают себя офицерами по преимуществу, поскольку самоощущение выходца из рабочих, крестьян или мещан ничего не прибавляет к их офицерскому статусу. При этом само осознание принадлежности к привилегированной корпорации командного состава армии настолько поднимает самоощущение выходца из низов, что он, в большинстве случаев, готов приложить любые усилия для упрочения своего нового статуса и боится потерять его. Эти обстоятельства делают офицеров-выходцев из низших слоев общества даже более верными защитниками существующего социально-политического строя, чем офицеров-аристократов. Как известно, многие вожди белого движения во время Гражданской войны происходили из трудовых слоев, но их политический выбор состоялся не в пользу Советской власти. Поведение сверхсрочнослужащих унтер-офицеров, положение которых в этом смысле близко к положению офицеров – выходцев из низов, доказывает правильность данной мысли – ведь именно сверхсрочники, как правило, оказываются вернейшей опорой военного начальства.
Сильной стороной «традиционных» вооруженных сил является внешне строгая дисциплинированность. Явное и безнаказанное нарушение приказа в такой армии практически невозможно. Конечно, всегда остаются возможности для тихого саботажа отдельных распоряжений командования, но откровенное нарушение приказа кем-либо из офицеров просто не будет поддержано их коллегами и вызовет осуждение. Даже не одобряемый общественным мнением офицеров приказ все же не может быть проигнорирован. Сильный корпоративный дух «традиционной» армии представляет собой более действенное дисциплинирующее средство, чем самые строгие наказания. Оборотной стороной такой корпоративности является слабое развитие личной инициативы командного состава.
Понятно, что в рядах вооруженных сил «традиционного» типа могут появиться исключения из общего правила: офицеры или солдаты, вступившие в революционную организацию или даже подготовившие вооруженное антиправительственное выступление. В России примеры такого рода показали декабристы, офицеры-народовольцы, офицеры, вступившие в революционные партии в начале ХХ в. Однако это были лишь единицы.
Русские армия и флот второй половины XIX – начала ХХ в. имеют все признаки вооруженных сил «традиционного» типа. Что касается отношения властей к лояльности офицерства в тогдашних вооруженных силах, можно приводить бесконечные примеры явного фрондерства, которое не считалось заслуживающим наказания. Так, осенью 1904 г. перед царским смотром Второй тихоокеанской эскадры второй артиллерист броненосца «Орел» лейтенант А. В. Гирс 3-й спокойно рассуждал в кают-компании: «Ведь “он” (царь. – К. Н.) сам знает меньше нашего, зачем приходится посылать эскадру, а сказать он может лишь те шаблонные фразы, которые ему вложат в уста. Весь завтрашний смотр – это просто политическая бутафория. После этих слов старший офицер (капитан 2 ранга К. Л. Шведе. – К. Н.), сочувственно слушавший Гирса, махнул рукой и скомандовал: – Ну, кажется, договорились до точки. Все ясно! Больше ничего умного не выдумаете. Стоп на этом! Марш спать по каютам…»[42] В этом эпизоде офицеры безнаказанно сомневаются в компетентности носителя высшей власти и живого символа государственности, причем ни один из них не собирается участвовать в каком-либо антиправительственном выступлении.
Слабым местом «традиционной» армии представляется прежде всего воспитание командного состава в духе конформизма – офицеру предлагается готовый набор политических идей, отстаивать которые в столкновении с носителями альтернативных концепций ему не приходится. В повседневной жизни для офицерства «традиционной» армии корпоративная сплоченность подменяет идею верности далеким и туманным политическим идеалам. Этому способствует неизбежный для армии такого типа упор в воспитательной работе на традиции и истории воинских частей (или родов войск), который направлен как раз на воспитание корпоративной сплоченности за отсутствием или практической невостребованностью масштабного комплекса политических идей.
Народоволец лейтенант Е. А. Серебряков[43] писал о русском флоте рубежа 70–80-х годов XIX в.: «…но в то время морская среда была так дружна и корпоративна, что из ее среды очень мало и очень редко что-либо могло дойти до ушей Департамента полиции»[44]. «Кстати, расскажу маленький эпизод, как всякое ведомство старается отклонить от себя неприятности (выделено авт. – К. Н.). Вскоре после 1 марта [1881 г.], еще до ареста Суханова, когда были найдены бомбы на Тележной улице, заподозрили, что в них были употреблены запалы Морского министерства; потребовали специалиста из Кронштадта. Был послан минный офицер лейтенант Бергман, реакционер по убеждению. И вот что он говорил в клубе о своей поездке: “Прихожу, показывают запалы … смотрю – наши! Никакого сомнения – наши!.. Но, черт их побери, я им втер очки … доказал, что австрийские. А то такую бы кашу заварили”»[45]. Конечно, в данном случае речь не о бюрократическом стремлении ведомства «отклонить от себя неприятности», ведь лейтенант Бергман не мог отвечать за других морских офицеров, он не был ни министром, ни главным командиром Кронштадтского порта, ни даже командиром корабля. Дело в корпоративной сплоченности офицеров «традиционной» армии и в презумпции их лояльности существующему строю, которая доходит до покрывания революционных элементов в офицерской среде. Основная масса лояльных офицеров настолько уверена в прочности существующего порядка, что не видит необходимости в ежедневной и личной борьбе за его сохранение. Воспоминания Е. А. Серебрякова особенно интересны именно тем, что их автор был совершенно нетипичным офицером «традиционных» вооруженных сил и обращал внимание на те стороны сознания своих сослуживцев, которые ускользали от «обычного» его современника.
