Впрочем, здесь у императора было множество предшественников. Если каролингские монархи, наследники Меровингов и союзники римских пап, — что и предопределило их географические и культурные горизонты, — имели довольно скудное представление о расстановке сил в восточной части Средиземноморья в VIII веке, то другим наблюдателям открывалась совсем иная панорама. Например, Константинополь и Багдад пристально следили друг за другом и постоянно высматривали в имеющейся расстановке сил как возможных союзников, так и потенциальных «друзей врагов», которые объективно являлись для каждого противниками. При халифском дворе, который разместился в Месопотамии, в новой столице, основанной в 762 году в нескольких милях от древнего и прославленного Ктесифона и получившей сперва многообещающее арабское имя «Мединат ас-Салам» («Город мира»), уже не проявляли интереса к неисламским цивилизациям: это свойство мусульманской культуры со временем станет одной из причин ее кризиса в Новое время. Интерес представляли разве что Византия, Индия и Китай, а варвары с далекого северо-запада не казались достойными внимания (что в те времена было вполне оправданно). Однако довольно скоро пришлось признать, что эти варвары могут, по меньшей мере, создать проблемы как кордовским Омейядам, которые упорно не признавали новых халифов, так и империи «Рум», то есть Византии.
Еще в 765–768 годах состоялся обмен посольскими миссиями между аббасидом Абу Джафаром ал-Мансуром (754–775)[6] и Пипином. У сына последнего было две веские причины для возобновления отношений с новым халифом, великим Харуном ар-Рашидом (786–809), государем из «Тысячи и одной ночи». Прежде всего — ситуация на Пиренеях, где обострились отношения между эмирами Кордовы, наследниками старой династии Омейядов, использовавшими это обстоятельство для поддержания собственного религиозного престижа, и вали, которые были согласны покориться лишь «Повелителю правоверных», находящемуся в далекой Месопотамии (или считали свою преданность Аббасидам удобным предлогом для неподчинения Омейядам в ал-Андалусе). В 799 году сарацинский наместник города Уэска вручил Карлу в Ахене почетные дары и пообещал сдать город, если император предпримет новый поход за Пиренеи. Второй причиной был Иерусалим: он находился под властью Аббасидов, но его посещало все больше западных паломников. Стремясь быть посредником в отношениях западного христианства и Святой земли, — и эту роль он не намеревался уступать правителям Византии, — король франков принял посланцев иерусалимского патриарха, которые передали ему благословение и реликвии. В «Анналах королевства франков» («Annales regni francorum») говорится даже о «вручении ключей» от храма Воскресения и от часовен Голгофы и св. Гроба Господня, однако это, скорее всего, преувеличенное описание обычной дипломатической вежливости.
Кроме того, в 797 году — спустя всего лишь четыре года после набега ал-Хакама и во время создания Испанской марки — Карл отправил посольство и к халифу. В него входили трое мирян: Лантфрид, Сигизмунд, и иудей Исаак. Согласно документу из монастыря Райхенау под названием «Чудо святого Генезия» («Miracula sancti Genesii»), они отправились на Восток вместе с двумя священниками, посланными Гебхардом, графом Тревизанским, имея поручение привезти из Святой земли мощи святых Генезия и Евгения.
В июне 801 года император, находившийся тогда в Павии и всего двумя месяцами ранее встретившийся с посланцами иерусалимского патриарха, получил известие о том, что в порт города Пизы прибыли послы халифа: это была миссия, посланная в ответ на императорскую. Действительно, в Пизе высадились представитель халифа и посланник эмира города ал-Аббасии (ныне Фустат в Тунисе). Они сообщили императору, что Исаак, единственный из трех посланников, который остался в живых, находился на пути в Европу и вез дары Повелителя правоверных, но был вынужден задержаться на африканском берегу, так как один из даров был довольно громоздким.
За Исааком отправили несколько кораблей, и в октябре следующего года он высадился в городе Портовенере, везя с собой, кроме всего прочего, тот самый дар, который император ждал с таким нетерпением: слона Абу л-Аббаса. Но Карл к тому времени уже вернулся в Ахен, и никто не решился вынуждать животное предпринимать зимой путешествие через Альпы. Поэтому императору пришлось ждать до июля 802 года, прежде чем увидеть слона — животное, о котором так много рассказывали римские хроники, но которое уже много веков не видели на Западе. К сожалению, Абу л-Аббас не смог долго переносить суровый для него климат прирейнских областей, будучи родом из жаркой Индии (прирученных слонов доставляли в Персию именно оттуда). Он умер в июне 810 года. Его смерть глубоко опечалила императора, который привязался к слону, и вызвала живое любопытство у народа: все хотели увидеть, как скелет животного, согласно поверью, превратится в слоновую кость.
Вполне возможно, что Харун, помимо слона, передал Карлу права (пусть даже всего лишь символические) на Гроб Господень в Иерусалиме: очевидно, это было сделано для того, чтобы поколебать традиционный контроль византийских императоров над христианскими святынями. Возможно также — но об этом арабские источники молчат, — что настоящим предметом переговоров между двумя правителями была Испания. Менее вероятно, что на них обсуждались экономические вопросы. Первосортные шерстяные ткани, посланные Карлом Харуну, все же не могли ослепить своим великолепием багдадский двор; а многочисленные мусульманские товары и монеты, которые, если верить Теодульфу Орлеанскому, в 812 году встречались в южной Галлии, где находился такой крупный порт, как Марсель, все же не являются доказательством налаженных связей с Востоком — еще и потому, что прибывавшие туда мусульманские товары, за исключением жемчуга, были, скорее всего, иберийского или североафриканского происхождения. Как бы то ни было, в 807 году Карл еще раз встречался с послами халифа. В том же году он принял и послов патриарха Иерусалимского.
Обеспокоенный дипломатическими связями между Ахеном и Багдадом, а также постоянными волнениями внутри своего государства, которые затронули даже Кордову и Толедо, омейядский эмир ал-Хакам (796–822) смирился с тем, что граница с королевством франков сместилась до самой реки Эбро. Последовал целый ряд соглашений между ним и Карлом (810–812). Но смуты в мусульманской Испании не прекращались: восстание 814 года в Кордове удалось подавить только ценой кровавых репрессий, задействовав для этого эмирскую гвардию — солдатов-рабов, называемых «мамлюками» (от арабского мамлюк — «находящийся во власти кого-либо», «раб»). Не лучше обстояли дела и при следующем эмире Абд ар-Рахмане II (822–852), которому пришлось усмирять восстания в Толедо и Мериде. Он же предпринял безуспешную попытку отвоевать Барселону: неумелый ход, который благодаря своевременному ответу герцога Бернарда Септиманского произвел совсем неожиданный эффект — а именно, укрепил зарождающееся чувство национального самосознания у каталонцев.
Между тем над Средиземноморьем, а значит, и надо всей Южной Европой, сгущались новые тучи. Наступал период кризиса, среди причин которого называют набеги викингов на побережье Европы в конце IX — начале X веков, а также нападения сарацин (с моря) и угорских племен (с суши). Этот кризис характеризовался также началом раздробленности на территориях, находившихся в орбите притяжения каролингской монархии, соперничеством между британскими королевствами, образовывавшими так называемую «гептархию», и общим социально-экономическим упадком в Западной Европе. Рисуя эту безрадостную картину, надо, однако, учитывать, что ислам в то время тоже переживал очень трудный период. Огромный багдадский халифат постепенно терял власть над обширными и богатыми окраинными территориями — к западу от Синая и к северо-востоку от Персии. Аглабиды провозгласили независимость в Тунисе в начале IX века и с 827 года предприняли целую серию набегор на Сицилию, которая через семьдесят пять лет полностью оказалась в их власти. Тулуниды в 869 году захватили власть в Египте. На огромной территории между Мавераннахром, Хорезмом и Сейстаном (то есть между Сырдарьей, Аральским морем и Индийским океаном) властвовали то Тахириды, то Сефевиды, то Саманиды. В конце IX века восстание «еретиков»-карматов, распространившееся из Бахрейна по Аравийскому берегу Персидского залива, нанесло урон торговле Басры и, следовательно, экономике столицы, так как поток товаров, который шел с Дальнего Востока в Египет, страны Средиземноморья и Византию, переместился в сторону Африканского рога и Красного моря.
