Это знак, не имеющий большей цены,—
Сохрани его, друг дорогой;
Это символ когда-то прекрасной страны,
Разоренной жестокой рукой.
Да поведает он свой печальный рассказ
Тем, кто память хранит о былом,
О земле – колыбели священной для нас,
О грозе, полыхавшей огнем.
Скарлетт механически повторила:
– «Тем, кто память хранит о былом…» Да, как теперь помню – эти стихи мне когда-то читал Уилл… Господи, как давно это было!..
Ретт произнес:
– А ведь у меня еще где-то лежит стодолларовая купюра конфедератов… «Символ когда-то прекрасной земли», – процитировал он невесело.
– А-а-а… И ты ни о чем не жалеешь?.. – неожиданно спросила Скарлетт.
Ретт тяжело вздохнул.
– Жалею…
– Вот как?..
– Жалею, что был молод, и наделал столько много глупостей…
Скарлетт с интересом обернулась в сторону Ретта – во время его декламации она молча смотрела на огонь, полыхавший в камине.
– Вот как?..
Ретт едва заметно кивнул в ответ.
– Да… Когда-то я был с тобой очень жесток… Я сказал тебе, что не принадлежу к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, чтобы потом говорить самому себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой… Знаешь что, Скарлетт, только теперь я понимаю, что был по отношению к тебе неоправданно жестоким…
Скарлетт посмотрела на него с нескрываемой благодарностью… Ей хотелось сказать: «И теперь ты тоже бываешь ко мне жесток, Ретт!», но она не сделала этого…
– Да, я часто жалею о том…
Она понимающе покачала головой – она тоже часто жалела о своей невыдержанности, о том, что одним неосторожным словом или даже жестом приносила своему любимому столько переживания…
«Боже, но почему тогда меня никто не надоумил, как себя вести?.. – подумала она. – Почему я не всегда слушалась Ретта?.. Ведь он… настоящий мужчина, он гораздо умнее меня…» Она вздохнула:
– И я тоже… Я тоже причинила тебе много неприятных минут, Ретт…
После этого в каминной комнате вновь зависла долгая пауза…
Неожиданно Ретт произнес:
– Мне кажется, что нам с тобой надо чаще бывать на людях…
Скарлетт подняла голову – фраза эта прозвучала очень внезапно.
– Вот как?..
Этот вопрос: «вот как?..» – был произнесен ее устами как-то безучастно…
– Почему ты так думаешь?..
– Потому, – ответил Ретт, – что мы начинаем как-то очень сильно вдаваться в собственные переживания, мы начинаем мелочно обвинять друг друга в несуществующих грехах, мы…
Неожиданно он запнулся.
Впрочем, Ретт мог и не продолжать, потому что Скарлетт и без того прекрасно знала, что он скажет дальше, знала, и была полностью с ним согласна…
Вопросительно посмотрев на мужа, она спросила:
– Что же ты предлагаешь?.. Ходить по вечерам на набережную, и смотреть, как садится солнце?..
Ретт улыбнулся.
– Ну, это уже слишком пошло…
Однако Скарлетт быстро возразила:
– А я бы сказала – наоборот, романтично…
– Называй, как хочешь, но мне это не нравится… А потом я сказал – надо бывать на людях…
– Ты имеешь в виду какие-нибудь балы, файф о'клоки, званные вечера?..
– А почему бы и нет?.. Помнишь, как весело было в Таре?..
Скарлетт смущенно улыбнулась.
– Ну, знаешь… Ведь Сан-Франциско – не Тара… Этот город был и останется для меня чужим и незнакомым… Сан-Франциско враждебен мне, он никогда не примет меня, я это знаю наверняка… Да, – Скарлетт тяжело вздохнула и потянулась за большим клетчатым пледом – подарком Ретта, которой он в свое время привез ей из Ирландии, с родины ее отца. – Знаешь, мне так печально осознавать, что я буду похоронена не на Юге, не в Джорджии, а тут…
– Не надо о грустном…
Скарлетт передернула плечами.
– Это правда…
Вопросительно посмотрев на жену, Ретт решил быстро переменить тему:
– Так как насчет моего предложения почаще бывать на людях?.. Тебе это не нравится?..
– Знаешь ли, – начала Скарлетт более энергично, чем от нее можно было ожидать, – знаешь… Там ведь всегда так много молодежи…
Ретт непонимающе спросил:
– Ну и что?..
– Ну… – Скарлетт замялась. – Мне это будет не совсем удобно…
Однако Батлер быстро нашелся с возражением:
– Ничего страшного… Скарлетт, дорогая, я просто не узнаю тебя… Ты что – стесняешься?..
Да, Ретт прекрасно понимал, почему Скарлетт за все время жизни на Телеграфном холме ни разу еще не была «в людях», почему она за это время так ни с кем и не сошлась – хотя женщин их возраста в этом квартале было более, чем достаточно…
Просто Скарлетт стеснялась своей надвигающейся старости, она стеснялась своих морщин, своей седины, стеснялась того, что уже не такая молодая и красивая, уже не та «гордая южная красавица», какой все знали ее прежде… Точнее – совсем не молодая…
Но то, что Скарлетт прекрасна до сих пор, у Ретта сомнений не вызывало – во всяком случае, он повторял это жене все время…
Она опустила глаза.
– Я никак не могу понять – почему же ты не хочешь пойти куда-нибудь в гости?..
Она промолчала.
– Ага, – покачал головой Ретт, – понимаю… Ты просто стесняешься…
Она промолчала и на этот раз. Ретт принял это молчание за согласие со своим утверждением.
– Неужели?.. Нет, скажи честно – ты действительно не хочешь никуда ходить потому, что стесняешься?.. Я просто не узнаю тебя… Неужели ты – та самая Скарлетт, которая никогда и ничего в жизни не боялась?.. Нет, кто бы мог подумать…
Скарлетт очень мягким движением руки перебила своего мужа.
– Нет, я не то, чтобы стесняюсь… – Она, внезапно запнувшись, отвела взгляд. – Я даже не знаю, как тебе это сказать… Сделав выжидательную паузу, Ретт, очень серьезно произнес:
– А что же?..
– Просто мне не совсем удобно…
Однако Ретт не отставал.
– Неудобно что?..
Скарлетт только поморщилась в ответ.
– Так…
Ретт непонимающе посмотрел на нее.
– Это ты о чем?..
– Ну, понимаешь… – начала было Скарлетт, и тут же осеклась…
