– Ответь же, черт тебя подери…
Давид запрыгнул в машину, включил задний ход и вырулил на узкую проселочную дорогу, после чего нажал на газ. Какой-то мужчина с граблями погрозил ему кулаком. Янис не отвечал. Чертов сын… Как мог следователь пропустить такое?!
Даларё, Швеция
Дождь лил как из ведра. Бешено колотил по черепице, бурлил, низвергаясь потоками из водосточных труб. Сплошная серая пелена застилала снаружи оконные стекла. Она дрожала, пульсировала и растекалась. Проступавшие сквозь нее тени складывались в причудливые образы, как в полусне.
Эрик сидел на кухне у окна и смотрел на залив. Серо-белая вода пенилась у кромки берега. На горизонте не просматривалось ни единого судна.
– Надеюсь, он все-таки доберется до нас! – крикнул Сёдерквист через плечо.
Ханна выключила пылесос в гостиной.
– Что?
– Я все еще надеюсь, что он будет.
– Если мы говорим о Йенсе, то до сих пор он не пропустил ни одного званого обеда. Небольшой дождь ему не помешает, – сказала женщина и снова включила пылесос.
Небольшой дождь… Эрик поежился и бросил в кастрюлю с кипящей водой очередного омара. У Йенса хорошая лодка – «Тарга», тридцать два фута. Иметь такую – необходимость для того, кто живет во внешних шхерах, где погода особенно капризна. Там нет ни услужливых соседей, ни уютных бухт. Одни только голые скалы, поросшие редким сосняком, и много-много соленой воды…
– Смотри-ка, это он? – спросила вдруг Ханна.
Она встала за спиной Эрика, показывая куда-то за окно. Там, вдали, между огромными серыми валами, мелькала утлая голубая точка.
– Он. И, как всегда, пунктуален, – ответил ее муж.
– Не хочешь ему помочь?
– Это его только разозлит. Он же мачо, привык справляться один! Кроме того, у него подруливающий винт, свободный буй и готовые канаты на причальном мостике, и…
– Кроме того, ты боишься замочить ноги, – перебила Эрика Ханна.
Мысленно соглашаясь с ней, мужчина пожал плечами.
Четверть часа спустя наружная дверь распахнулась, и в прихожей возник фыркающий Вальберг в красном дождевике и голубой зюйдвестке. С его полных, румяных щек стекала вода.
– Все отлично! – воскликнул он. – Таковы будни жителей шхер.
Ханна помогла ему снять промокший плащ и поцеловала в щеку, после чего Йенс ввалился на кухню, одной рукой обнимая ее за талию.
– Ого! Этот вечер обещает много счастья, если только запахи меня не обманывают.
Хозяйка дома провела ладонью по мокрым волосам гостя.
– Ты это заслужил. Неужели совсем не было страшно?
Йенс фыркнул, и она рассмеялась.
– Расскажи о Гиллёге, – попросила женщина. – С чего ты это вдруг решил стать островным жителем?
Вальберг забросил в рот помидор черри.
– Я всегда мечтал о домике во внешних шхерах, и плевать на проблемы с отцом. Но там нет ничего особенного, совсем наоборот. Только море и скалы… везде скалы.
– Неужели там совсем нет деревьев?
– Есть что-то вроде редкого соснового леса. – Йенс пожал плечами. – Так… несколько скрюченных голых стволов.
Он потянулся за следующим помидором.
– Звучит впечатляюще. – Ханна озабоченно посмотрела на гостя.
Тот ухмыльнулся.
– И полное одиночество. Если не считать змей, конечно.
Эрик достал три десертные тарелки с изображениями чаек и выложил на каждую по блину и по огромной ложке икры. Потом он щедро сдобрил каждую порцию сметаной и зеленым луком из собственного сада и улыбнулся. Сёдерквист предпочел бы не распространяться перед гостем о том, почему в их саду произрастает такой великолепный зеленый лук.
– Прошу к столу.
В маленькой гостиной было тепло: в открытом камине трещали березовые поленья. Возможно, они чересчур дымили, но сегодня это не имело никакого значения. То и дело шипели дождевые капли, проникавшие в камин через дымоход. Эрик подошел к магнитофону, поставил Альбиони и отрегулировал звук, а потом сел, положив на колени салфетку. Все трое подняли бокалы и принялись за еду. Йенс сразу одобрительно закивал, набивая рот зеленым луком. Покончив с тем, что было на тарелке, Эрик взял бокал и откинулся в кресле, любуясь Ханной и Йенсом. Они были чем-то вроде семьи. Или нет, они были настоящей семьей. Вальберг со своими огромными руками и всклокоченной рыжей бородой выглядел настоящим обитателем шхер. Сёдерквист по-настоящему любил друга. Он хорошо помнил, что Йенс сделал для них в те страшные дни, когда Ханна болела.
Одно время Эрику казалось, что их дружбе пришел конец. Что Йенс никогда не простит ему того, что он сделал с Ханной. Но она выжила, и сумасшедшее путешествие Сёдерквиста оказалось не напрасным.
Гость поднял бокал и провозгласил тост:
– Как там у Бельмана?[5] «Цветы любви, политые вином…» Я люблю вас, друзья. За вас!
Они чокнулись. Йенс – признанный мастер застольной беседы – перегнулся через стол и посмотрел в глаза Ханне.
– Тема сегодняшнего вечера – любовь. Виктор Гюго говорил, что настоящая любовь – та, что случается вопреки воле влюбленного. Это противоречит точке зрения Аристофана, который полагал, что наши далекие предки имели по четыре руки и столько же ног, а потом каждого из них разделили надвое, и с тех самых пор люди обречены на поиски своей второй половины. Мы ищем недостающую часть самих себя. Сартр считал, что подлинная любовь мимолетна, поэтому ее невозможно сохранять сколь бы то ни было продолжительное время…
– Поэтому они с де Бовуар выбрали жизнь без любви, – задумчиво кивнула Ханна. – Точнее, без секса. Бовуар полагала, что женщина обречена оставаться зависимой от мужчины.
Йенс закатил глаза:
– В действительности всё наоборот. Никто из нас не в состоянии прожить без женщины… хотя бы одной.
Он хотел рассмеяться, но осекся, натолкнувшись на серьезный взгляд Эрика. Сёдерквист давно уже понял: что-то здесь не так. И он видел, что Ханна чувствует то же. До сих пор Эрик выжидал удобного момента, и теперь, когда он выставил на стол доску с сыром и откупорил новую бутылку, ему стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Хозяин дома обменялся взглядом с женой и посмотрел другу в глаза:
– Что произошло, Йенс?
Поначалу тот сделал вид, что не расслышал, и сосредоточился на сыре, отрезая себе огромный кусок. Попробовав его, одобрительно кивнул:
– Свежесть – первая заповедь повара.
Ханна посмотрела на Эрика и взяла Йенса за руку. Он остановился, переводя взгляд то на нее, то на друга.
