— Уймись, Беляева. Кто ж говорит, что все хорошо? Но люди ведь как-то устраиваются. Особенно с твоими данными.
— Ну да! Настя подалась в секретарши, Янка с мужем в Голландии… — Саша взяла шоколадную «картошку» в гофрированном воротничке. — Можно я ее для Зинули прихвачу?
— Да противно на тебя смотреть! — Ларка уложила оставшиеся пирожные в коробку и поставила ее перед подругой. — Знаешь, мне кажется, что тебе нравится роль неудачницы. Ты совершенно не хочешь бороться, в тебе нет знаешь чего? Энергии самоутверждения! Ты скорее потеряешь, чем найдешь, уступишь, нежели отвоюешь, промолчишь, но за себя слова не скажешь.
— Мама говорит, что я — кроткая. В плохом смысле. Легкая добыча для аферистов и нахалов. Да не страдаю я наивностью! Я все понимаю!
— Вот, вот! Устаревшая модель ясноокой барышни, не умеющей приспосабливаться к законам победительниц. А говоришь, что желаешь! Танцевать в клубах не хочешь, от денег в долг отказываешься, подарки не берешь. Знаешь, как это называется? Это не гордость, милая моя. Это гордыня, смертный грех. Надо брать, когда помощь предлагают от чистого сердца.
— Разве я сомневаюсь, что ты от чистого? Критику вот твою покорно выслушиваю и денег в долг возьму. Мне очень хочется книжку одну своей Зинуле подарить — сказки Андерсена. Иллюстрации потрясающие, но дорогущая! Я уже Зинуле намекнула, сказала, что будет ей подарок от Деда Мороза. Скажу лучше, от нас с тобой. Она ж все равно догадается.
— Девка у тебя отличная. Повезло тебе! В наше-то время — такой ребенок. Меня Олежка по врачам затаскал. Говорят, ждите. Шанс есть. А ведь почему? Аборты, дура, делала. А ты сразу — мамочка.
— Не сдавайся, Лар! Будет у тебя сынок, вылитый твой Олег.
— И сразу в фуражке, — рассмеялась Ларка. Она обожала своего мужа, работавшего в милиции.
— Ладно, мне пора. — Саша отставила чашку. — Мама с Зинулей платье шьют. Из моего костюма для показательных выступлений. Помнишь, голубой, усыпанный блестками? Зинуля всех сразить хочет. У них в саду елка, грандиозный концерт готовят. А мне даже пойти не в чем.
— Так… — Ларка решительно поднялась, огладив на мощных бедрах кожаную юбку. — Идем! Пока Олежки нет, в шкафу пороемся, подберем тебе туалет.
— Не стоит, Лар. У меня настроения нет. Шуша я теперь — вот кто.
— Шуша она, видите ли! — взвилась Ларка. — Для чего я тебе лекцию читала?! Пора тебе, госпожа Беляева, расстаться с комплексами и благотворительным служением на благо обществу. У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Вскоре Саша сидела за своим прилавочком на бойком базаре. Торговую точку устроила Ларка, поставляя товар из собственного магазина. А потом произошло то, что произошло — не заладилась торговля, затраты превышали доходы. Даже предпраздничная торговля не спасла. А еще со всех сторон — «с Новым годом, с новым счастьем». И как противно каркали все вокруг насчет моря с новым счастьем. Накаркали — явился Буртаев. И что же? Хуже не придумаешь! Застал ее в самый неприглядный момент рабочей биографии. Да еще такой кулемой. Сжалился и карточку свою дал, как добрый Дедушка Мороз.
Кухня Беляевых — тоже как на картинке. Только картинка эта из журнала ушедшей эпохи глобального дефицита. Шкафы в голубой цветочек, оклеенные до половины когда-то клетчатой клеенкой стены, гремучий холодильник «ЗИЛ» с округлыми боками и выгоревший абажур.
На столе — опять-таки Ларкин гостинец — тарталетки с салатами — аппетитные, яркие. И сама она — королевна расписная: рыжие стриженые волосы, сережки и кулон в цвет блузке и шарф — закачаешься!
— Тебя, дорогая моя, на тракторе в новую реальность вытаскивать надо, — постановила Ларка после безрадостного подведения итогов Сашиной предпраздничной торговли. — Пока ты на нулях, Беляева. И как тебя угораздило столько товару попортить? Надо было с покупателя за испорченное брать. А как же? У меня не отвертятся.
— Не могу… Сколько я тебе должна?
— Говорю — по нулям. На Андерсена вот тебе премия. За храбрость! — Лара выложила из крокодиловой сумочки пятисотрублевую бумажку. — Хватит? Без отдачи.
— Лар, ты замечательная, но денег я не возьму. Сама должна научиться выкручиваться… А знаешь, что сегодня было? Ужас! Стою я вся никакая, настроение — хуже некуда. А тут мужик холеный такой подходит… Смотрю — Буртаев!
— Да ты что?! — Ларка застыла с открытым ртом и так выслушала Сашин рассказ об этой невероятной встрече.
— Вот, по щедрости своей отвалил. — Саша достала визитку Игоря.
— Финансовый директор! Величина! Ну повезло, девушка. Знаем мы, гад он, и что теперь — от помощи отказываться? После Америки связи знаешь какие! Не моим чета. Не понимаю, почему не воспользоваться деловым предложением? Он ведь перед тобой весь в долгах, за всю жизнь не расплатится.
— Именно поэтому. Мне от него подачек не надо. А… — Саша покрутила кончик косы, совсем как в школе, когда у доски стояла… — А если предложение не деловое?
— То есть? — подняла Ларка тонкие брови. — Интим? Так еще же лучше, балда! Только вначале всю душу ему наизнанку выверни, а потом, как размякнет, своего не упускай.
— А вдруг…
— Да ну… — отмахнулась Ларка, с подозрением еще раз взглянув на визитную карточку Буртаева. — Вообще-то про него такого не подумаешь… Но сейчас все возможно. Поставят на конвейер… «Дезидерио» какой-то. С итальянцами…
— Дура! Да я совсем не про это! У нас же любовь была! Настоящая!
— Раз уж ты так уверена — раздумывать нечего. Бегом беги, девушка, да смотри, не опаздывай!
…Совсем другой разговор произошел у Саши с матерью. Зинаида Константиновна разволновалась, твердила, что Буртаев типичный новый русский, без совести и с атрофированной нравственностью. Такой может втянуть в самую сомнительную историю.
— Уже втянул, мама. — Саша усадила в кресло дочкину куклу. — И между прочим, я ему за это даже благодарна.
Мать заплакала, причитая о разбитой судьбе дочери, о справедливости, которая когда-нибудь непременно восторжествует! Восторжествует! Именно в этот момент Саша решила, что пойдет на встречу с Игорем. Причем учтет оба варианта — рабочий и личный. И оденется соответственно.
…И вот она в особняке, зеркальная дверь бесшумно закрылась за ней. Белый пуловер, светлые джинсы, коса ниже пояса и никакого макияжа. Косметика фирмы «Керри» лежала в сумке на всякий пожарный случай. Шикарный, полутемный холл, в глубине сверкают зеркала, явственно ощущается запах фиалок. Саша увидела полную цветов мраморную ладью, стоящую на низком столике. Вернее, в центре ониксового овала, покоящегося на бронзовых крыльях двух могучих орлов. Фиалки под новый год, принесенные орлами — эта картинка произвела на нее впечатление.
В кабинете Карла Леопольдовича, куда Саша попала, миновав анфиладу комнат, ей сразу бросилась в глаза огромная картина на стене — копия полотна Боттичелли «Венера и Марс». И только потом она перевела взгляд на энергичного мелкокалиберного мужчину, вышедшего ей навстречу из-за широкого письменного стола.
