Полдень, мягкий, как Л. Улица, коричневая, как сарт. Сегодня апрель, А вчера ещё был март. Апрель! Вынул из карманов руки И правую на набалдашнике Тросточки приспособил. Апрель! Сегодня даже собачники Любуются, как около суки Увивается рыжий кобель.
(«Апрель», 1916) Прелесть; очень весенние стихи.
Что с таким добром было делать ему? Естественно, перебираться из «толстопятой Пензы» в Москву.
В Москве он, между прочим, попадает на работу в секретариат ВЦИКа: пензенский литературный знакомый Мариенгофа Борис Малкин — теперь там завделами, и его протекция действенна.
Как выглядел Мариенгоф в те дни, рассказывает поэт Рюрик Ивнев: «В приёмной увидел сидевшего за столиком молодого человека, совершенно не похожего на советского служащего. На фоне потёртых френчей и галифе он выделялся своим видом и казался заблудившимся гвардейским офицером. Чёрные лакированные ботинки, розовый лак на отточенных ухоженных ногтях, пробор — тоже гвардейский…»
И тут имеет место новая развилка.
Хваткий и умный юноша мог бы сделать карьеру в Советском государстве — кадров не хватает, а здесь само всё идёт в руки.
Но нет — и карьеры он тоже бежит. Поэзия! Поэзия его влечёт.
Вскоре судьба сводит Мариенгофа с Шершеневичем и Есениным.
С последним знакомится в августе 1918-го — в том же месте, где увидел Мариенгофа Ивнев, — в здании секретариата на углу Тверской и Моховой. Есенин зашёл туда по издательским делам: «Как мне найти такого-то?» Мариенгоф Есенина уже читал, пригласил в гости поболтать о том о сём, понемногу начали приятельствовать.
2 ноября 1918 года в Большой аудитории Политехнического музея произошла первая встреча на троих: Есенин, Шершеневич, Мариенгоф. После поэтического вечера отправились на съемную квартиру к Мариенгофу (Петровка, 19) и в долгих разговорах нащупывали своё совместное будущее.
У Есенина и Мариенгофа в те годы было гораздо больше общего, чем может показаться; революцию они воспринимали схожим образом: юная разинщина слышна в их голосах — хотя на есенинский лад эта мелодия звучит несколько естественней.
Судите сами.
Затопим боярьей кровью Погреба с добром и подвалы, Ушкуйничать поплывем на низовья И Волги и к гребням Урала.
Я и сам из тёмного люда, Аль не сажень косая — плечи? Я зову колокольным гудом За собой тебя, древнее вече, —
это Мариенгоф («Я пришел к тебе, древнее вече…», 1919).
Тысячи лет те же звёзды славятся, Тем же мёдом струится плоть. Не молиться тебе, а лаяться Научил ты меня, Господь.
За седины твои кудрявые, За копейки с златых осин, Я кричу тебе: «К чёрту старое!», Непокорный, разбойный сын, —
это Есенин («Пантократор», 1919).
Оба тогда понимали: если желаешь внимания, надо крикнуть так, чтоб зазвенели стёкла.
В 1918 году вышел альманах «Явь» — в нём приняли участие революционно настроенные поэты, в том числе Есенин, но едва ли не четверть сборника — новые стихи Мариенгофа. Немудрено: альманах он сам и собирал.
Подборка Мариенгофа в «Яви» показывает, что перед нами человек весьма дерзкий, с не самыми устоявшимися представлениями о морали. Стихи навязчиво эпатажные, их будто бы сочинял поэт, не столько бьющийся в падучей, сколько отлично её имитирующий:
Кровью плюём зазорно Богу в юродивый взор. Вот на красном чёрным: — Массовый террор.
Мётлами ветру будет Говядину чью подместь. В этой черепов груде Наша красная месть.
По тысяче голов сразу С плахи к пречистой тайне. Боженька, сам Ты за пазухой Выносил Каина.
Ужас; с этих строк, собственно, и начиналась «Явь».
И так начиналась слава Мариенгофа.
12 марта 1919 года по поводу альманаха появилась разносная статья в «Правде» под названием «Оглушительное тявканье».
Главная большевистская газета так охарактеризовала стихи Мариенгофа — «…апогей хамства».
Автор статьи посчитал нужным объяснить, что подробно останавливается на фигуре Мариенгофа потому, «…что его стихи занимают первое и самое видное место в сборнике: потому, что он задаёт тон, потому что он самый яркий потому что он до конца договаривает то, на что другие только намекают».
А в альманахе, между тем, наряду с Мариенгофом были опубликованы Андрей Белый, Василий Каменский, Борис Пастернак — но их в этот раз едва заметили. Стихи Мариенгофа произвели оглушающий эффект.
Подборку дали почитать вождю мирового пролетариата, Владимиру Ильичу, он отозвался коротко: «Больной мальчик».
