Чем он только не занимался! — вот уж действительно «слишком растянуты фланги». Болельщиком, знатоком регби, бейсбола, футбола был превосходным, всю жизнь будет водить дружбу со спортивными звездами, а вот игроком — посредственным. И вместе с тем, превозмогая себя, играл — не отставать же от других! — и в регби, и в футбол, и в бейсбол. Признавался потом, что поначалу «ужасно дрейфил» на месте стоппера в команде регбистов «Юные американцы». Бегал-то он быстро, быстрее многих, но от силовой борьбы из чувства самосохранения, случалось, уклонялся, тут и трусом прослыть недолго. В конце концов, однако, себя переборол, на втором году обучения в «Ньюмене», немного освоившись, внес свою лепту, и немалую, в победу в матче по регби над извечным соперником — командой из Кингсли. Вышел на замену, сыграл неплохо и даже удостоился похвалы в школьной газете «Ньюмен ньюс», прежде его не жаловавшей: «Хорошо держал мяч… совершал резкие, неожиданные рывки». «Резкие» — точное слово: Фицджеральд всегда был игроком (только ли игроком?) настроения, нервным и импульсивным; сегодня готов биться до последнего, отдать всё для победы, а завтра играет вяло, спустя рукава. Сегодня целый день не встает из-за письменного стола, а завтра пьет, бездельничает, валяет дурака. Обычно распущенность и лень дополняют друг друга, у Фицджеральда эта связь противительная.
В Сент-Поле, на чердаке дома своего закадычного друга Сесила Рида, учредил клуб «Скандальные детективы». Когда читал «Трех мушкетеров», зазывал на чердак друзей и учил их (и учился сам) фехтовать. Когда «Трех мушкетеров» сменил «Арсен Люпен», вместо фехтования ученики «Сент-Пол-Экедеми» под началом Скотта разыгрывали детективные истории. Подобные игры нередко принимали серьезный оборот: этот американский Тимур со своей командой замыслил терроризировать своего извечного соперника — Ройбена Уорнера, эдакого мачо, самоуверенного, честолюбивого, заносчивого парня, что называется, без слабых мест. Уорнеру давалось всё, что не давалось Скотту: он отлично танцевал, превосходно, точно родился за рулем, водил машину, был прекрасным спортсменом, главное же, нравился девушкам и у Скотта вызывал обожание пополам с ревностью: тогдашняя пассия Фицджеральда Мари Херси оказывала Ройбену недвусмысленные знаки внимания. Террор вскоре принял нешуточные масштабы, за Уорнером устроили слежку, «люди Фица» его преследовали, травили, точно зверя, и миссис Уорнер пришлось даже обратиться в полицию, что Фицджеральд впоследствии не без юмора описал в рассказе «Скандальные детективы» из сборника 1935 года «Побудка на заре».
Занимался деятельностью и более интеллектуальной. «Соученики его не любили, — вспоминал впоследствии директор „Сент-Пол-Экедеми“. — Он видел их насквозь и про них писал». И не только шутливые стихи и эпиграммы, ходившие «в открытую». Имелся у Скотта и «закрытый архив». У себя в комнате, под кроватью, он держал сундук с заветной рукописью, которую без ложной скромности назвал «Тетрадью с мыслями» («Thoughtbook») и в которой — ходили слухи — содержались «убийственные» характеристики его соучеников и знакомых. Кое-что из этой «Тетради с мыслями» сохранилось — ничего «убийственного». А впрочем, пусть читатель судит сам.
Заботится о своем реноме, коллекционирует положительные отзывы о «себе любимом»: «Если верить Джеку Митчеллу, то Виолетта считает, что я хорошо воспитан, что у меня покладистый нрав и что я парень напористый и решительный». Судит других: «Пол Бэллион. Ужасно забавный. Силен, как бык, умеет смотреть в лицо опасности (сразу видно, какую литературу потребляет четырнадцатилетний литератор). Вежлив, бывает очень интересен. Не могу сказать, чтобы он мне не нравился. Просто я его перерос». А вот еще одна запись, совсем другого рода: «После начала занятий в танцевальной школе решил бросить Алайду Биджлоу. Сейчас у меня два новых увлечения: Маргарет Армстронг и Мари Херси. Вторая — самая хорошенькая в своей школе. А первая — самая говорливая, трещит не переставая. За второй ухаживают Т. Эймз, Л. Портерфилд, Б. Григгс, С. Рид, Р. Уорнер. Вот и мне тоже она вскружила голову».
Но первой вскружила голову влюбчивому Скотту вовсе не «самая хорошенькая» Мари Херси, та самая, кого отбил у него разлучник Уорнер, а уже упоминавшаяся Китти Уильямс, его партнерша по мазурке в танцевальной школе еще в Буффало. С Китти ему тоже не повезло: вскоре выяснилось, что среди избранных ею поклонников Фиц занимает лишь «почетное» третье место. За Китти последовала красавица Виолетта Стоктон, приезжавшая в Сент-Пол на лето из Атланты. Это с ней Скотт задумал произвести взаимовыгодный, — но только на его взгляд, — обмен локона, кольца и фотографий на поцелуи. «Ее привлекательность, — говорится в „Тетради с мыслями“, — подчеркивают темно-каштановые волосы и большие нежные глаза с поволокой. Говорит она с легким южным акцентом, смазывая букву „р“». Обмен локонов, кольца и фотографий Виолетта, поразмыслив, выгодным для себя не сочла, и Скотт остался ни с чем и на этот раз. Но — «прошла любовь, явилась муза».
Муза, впрочем, явилась едва ли не раньше любви. Скотт не только ведет дневник, то бишь «Тетрадь с мыслями». Ему еще нет пятнадцати, а он уже заявил о себе чуть ли не во всех литературных жанрах. Помимо стихов, эпиграмм и дневника пишет и «рыцарскую» новеллу в духе только что прочитанного «Айвенго», а также детективный рассказ, где тайна, как и полагается, выносится в название — «Тайна Реймонда Мортгейджа». Этот рассказ в сентябре 1909 года (Скотту нет еще и тринадцати) удостоился публикации в «Время от времени». Сочиняет романтические истории с моралью времен Гражданской войны. В «Долге чести» генерал Ли[20]застает солдата спящим на посту — и прощает его. Сразу видно: Скотт не пренебрегал романами Виктора Гюго и Эжена Сю. «Комната с зелеными шторами» — пример нравоучительной романтики иного рода. В этой исторической фантазии убийца Авраама Линкольна Джон Уилкс Бут, оказывается, избежал казни и после покушения на президента многие годы скрывается в каком-то заброшенном, полуразрушенном особняке. В финале рассказа, впрочем, историческая правда (она же — справедливость) торжествует: Бут найден, схвачен и казнен. Отдает Скотт должное и таким ходовым жанрам, как спортивный рассказ и рассказ рождественский. Эти тоже с моралью. В спортивном рассказе «Запасной Рид» белокурый неопытный юнец (прототип — автор) выходит на поле, когда его команда находится на грани поражения. Выходит — и вносит в игру перелом, как Скотт в матче по регби с «Кингсли». В «Невезучем Санта-Клаусе» герой в сочельник пытается раздать 25 долларов, однако его вместо благодарности избивают; куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями, четырнадцатилетнему Скотту, как видно, давно и хорошо известно.
Пишет пьесы; сам же их ставит, сам же в них и играет — мастер на все руки. Театром, надо сказать, увлекался с детства. В Буффало ходил в детский театр и по возвращении домой разыгрывал увиденное. Напялив на голову наволочку и обвязав шею шарфом матери, перевоплощался в турка, изображал пирата, джентльмена. Позже ходил на водевили в театр «Орфей», а потом на вечеринке разыгрывал понравившиеся сцены. Запросы читателя и зрителя знает хорошо. В детективной драме по «Арсену Люпену» «Тень, захваченная в плен» есть персонажи на все вкусы. И пьянчуги — их он изображал со знанием дела; многие добропорядочные девицы даже беспокоились: уж не выпивает ли наш Скотт? Нет, пока не выпивает, но скоро, очень скоро наверстает упущенное. И прекомичные, вооруженные до зубов гангстеры. И старая дева, в которой было что-то от тетушки Анабеллы, «истинной прародительницы нашей семьи, культурной старой девы с характером». И ирландский полицейский, что в Америке тех лет почти что тавтология. И французский сыщик, сочетающий в себе изящество мысли, внешности, поступков и манер и безупречно владеющий дедуктивным методом. Скотт (этим искусством он будет владеть и впредь) — мастер эффектных, неожиданных концовок. Мелодрама на сюжет вестерна «Девушка из Лейзи Дж.» завершается угрозой мексиканского бандита, из тех, что шутить не любят. «Дайте срок, я отомщу!» — предрекает он перед самым закрытием занавеса, из чего следует, что фабула еще до конца не исчерпана и зрителю предстоит увидеть продолжение, не менее душещипательное. Особенно же удалась Скотту другая мелодрама — «Трус» на его любимую тему: искупление вины отвагой. Южанин, отказавшийся было взять в руки оружие, в конечном счете вступает в армию добровольцем и, искупив трусость кровью, становится героем. Комедия «Вечная дилемма» ставится на школьной сцене в августе 1911 года и принимается на ура; Скотт в восторге, ведь его хлебом не корми, дай сорвать аплодисмент — не на футбольном поле, так в зрительном зале. Не остался юный драматург в тени и в одноактной комедии «Власть музыки». Сочинил ее, правда, не он, а кто-то из школьных преподавателей. Зато Скотт — признанный мастер импровизации — блеснул в роли короля Шварцбаума-Альтминстера, который в благородном порыве защищает юного скрипача от преследований жестокосердного отца — по совместительству всесильного канцлера. За эту роль Фицджеральд был удостоен премии «За актерское мастерство», однако куда более ценной наградой стала для него фотография двадцатилетней Елизаветы Магоффин, режиссера названного ее именем «Елизаветинского театрального кружка», где одно время в качестве постановщика и актера, а в дальнейшем и автора (фарс «Разрозненные чувства») подвизался Скотт. «Скотту, чья божья искра притягивает к себе» — выведено округлым женским почерком под фотографией.
